Ох, Питер, ведь я оказалась в той эпохе, на изучение которой ты потратил так много времени! Как бы я хотела поменяться с тобой местами, да-да, именно так, я не оговорилась. Черт возьми, ведь я никогда не мечтала стать историком.

Поначалу я, конечно, слушала твои рассказы о невероятных открытиях, которые переворачивали представление ученых с ног на голову, но, Питер, ты интересовал меня гораздо больше, чем эти пыльные сенсации. Окажись ты здесь, ты определил бы время и период мимоходом, по одному только виду застежек на меховых шкурах или способу заточки деревянных копий. Но ты мертв, а я ни черта не смыслю в археологии. Это жестоко, Небо, вынуждать других претворять в жизнь чужую мечту, но ты ведь и не отличаешься благодушием, верно?

Ладно. Вдох-выдох.

Девушки с начесами на головах а ля "Стиль Диско" закончили раскладывать букеты и сбились в стайку, не сводя с меня настороженных глаз. Я бы помахала им, не будь у меня связаны руки. Пришлось ограничиться улыбкой.

Эффект произвело такой, как будто я достала пушку и застрелила одну из них. Чудесное общество.

Мужчины не появлялись. Небо над нашими головами было чернее черного. Руки и ноги без движения стали затекать. Живот урчал с каждой минутой все громче, и скрыть этот звук было не по силам.

Самая темнокожая и с шапкой из всклокоченных волос выше, чем у других, оглянулась на меня после того, как мой живот издал очередной голодный вопль. Про себя я прозвала ее Тиной Тёрнер, надо же как-то различать их.

Накормите меня, вопило мое тело, хотя лично я голода вообще не ощущала. Не знала, что так бывает, но вот. В самом начале привала, после пешего похода, мне очень хотелось пить. Но воды мне никто не предложил. Теперь же, когда солнце скрылось, а ветер с моря дышал свежестью, жажда немного стихла. Обманчивое чувство, я знаю, но холод бодрил и пугал больше голода и жажды. Они ведь тоже люди, эти девушки с начесами, когда-нибудь им тоже понадобятся пища и вода, значит, и мне достанется.

Но что для них является приемлемой пищей, с нарастающей тревогой соображала я, и вода какого качества кажется им нормальной?

Стоило подумать о воде и все - во рту стремительно пересохло, а язык, высушенной воблой, прилип к нёбу. Посмела думать о вобле? Новый залп возмущенного желудка.

Тина Тёрнер снова оглянулась на меня. Ну, эти звуки невозможно не понять, женщина! После провала с улыбкой, честно говоря, я боялась проводить новые эксперименты. Если я начну энергично работать челюстью, изображая, что пережевываю гипотетический ужин, они поймут меня? Или решат, что я угрожаю им и обещаю сожрать?

Мысль о каннибализме поразила меня в самое сердце, и я тут же затолкала ее поглубже в сознание, черт подери, нет, нет, нет! Должно быть другое объяснение тому, что у них нет с собой запасов пищи, и тому, что только я оставалась связанной.

Какая ирония, Небо, зашвырнуть меня в доисторическую эпоху, чтобы я стала для кого-то ужином! С другой стороны, если громоздкая фауна щелкает зубами и размерами превышает новостройки, то охота на себе подобных низкоросликов вполне разумное и простое в исполнении решение. О, проклятье, могла я сегодня за завтраком представить, что к вечеру буду искать объяснение и оправдание каннибализму? Что с людьми делает голод!

Надеюсь, он не делает того же с неандертальцами.

Когда девушки вдруг дружно вскочили на ноги, я чуть не заорала что-то вроде, не смейте, пустите на шаурму кого-то другого, - и при упоминании шаурмы мой пересохший рот вопреки всему снова наполнился слюной, - но в круг света от слабого низкого костра вышли мужчины.

Девушки тут же схлынули во тьму и вечерний холод. Они просто сидели у огня, пока не было мужчин, дошло до меня.

Один из мужчин, - для меня лишь черный силуэт на фоне пламени, - присел у костра и стал ругаться. Иначе и не скажешь. Я не понимала ни слова, но точно узнавала эту интонацию. Неизменную, хорошо знакомую интонацию ворчливого уставшего человека, когда ему все не так и все не то. Да это же Одуванчик! Мне, наконец, удалось узнать его по воздушной прическе.

Одуванчик ворошил горящий плавник, выпуская искры в темное небо, и продолжал ворчать, что-то вроде - плохо разожгли, или слишком сильно разожгли, читалось в его низком хриплом ворчании, дров-то мало, чем прикажете топить далеко за полночь, когда этот плавник прогорит, а другого вы, ленивые неандерталки, не натаскали?

Из-за костра глубокие морщины и глазные впадины стали еще глубже, резче, он нахмурился и устало глядел на пламя. Тяжелый выдался денек, читалось в его глазах, каждый раз так, то крокодилы, то какие-то бледные беглянки, нет, чтобы спокойно дойти, хоть бы раз до...

Я шумно выдохнула. Одуванчик смотрел на меня, поверх оранжевых языков пламени. Я смотрела на него и, клянусь, читала его эмоции, как раскрытую книгу.

Четверо других мужчин, пока мы переглядывались с Одуванчиком, тоже опустились на землю вокруг костра. Откуда-то появилась завернутая в листья рыба.

Одна.

Одуванчик отвернулся от меня, сосредоточившись на рыбе. Рыбища была небольшая, но внушительная. Чешуя отливала рубинами, пока Тигр - я разглядела белые полосы шрамов на его голой спине, - чистил ее остро заточенным камнем. Примитивное орудие труда, как написали бы авторы школьных учебников по истории.