Свежий воздух лишь слегка охладил кожу. Погладил ее своим бодрым потоком, но глубже проникнуть не сумел. Телефон уже был в руке. Видимо, вызов помощи был неизбежен. Не хватало еще потерять сознание прямо на пороге этого пафосного заведения. Более нелепой и пошлой ситуации в такой момент он и представить себе не мог. Едва он успел дотронуться до экрана, как рядом оказалась Катя. Она была немного взволнована, но при виде писателя в стоячем положении улыбнулась.

– Борис сказал, что ты вышел,- она нежно прикоснулась к его плечу.- Тебе плохо. Перебрал.

Вот откуда была это ирония и превосходство в улыбке продюсера. Он подумал, что этот зеленый писака не только не умеет писать, но даже и пить. И писателю стало обидно и горько. А, главное, совершенно ясно, что писать он, действительно, не умеет. И тот говенный продюсер был гораздо выше его. Нет, не своим положением в обществе и размером банковского счета, а своей честностью по отношению к своей действительности. Писатель сравнил его с тем вором из изолятора, и оба они казались ему такими настоящими и правильными, что рядом с ними сам писатель выглядел, как зеленый писака, заблудившийся в собственных фантазиях.

– Как ты?- еще раз спросила Катя, сменив улыбку на легкую тревогу.

– Голова,- едва прошептал писатель, содрогаясь от очередного приступа боли.

Катя заботливо дотронулась до его волос, провела по ним своей нежной рукой и остановилась на макушке. Писатель судорожно сжался в ожидании чего-то страшного, как только она дотронется до его опухоли. Но ничего подобного не произошло. Даже, наоборот. Девушка засмеялась. И он неожиданности такого поворота, он также улыбнулся.

– Глупыш, пойдем,- она схватила его за руку и потащила за собой обратно в ресторан.

Заперев дверь дамской комнаты, девушка взгромоздила свою сумочку возле раковины. Ловко сортируя пальчиками ее содержимое, она не прекращала улыбаться, а писатель все также содрогался от боли.

– Какой же ты глупыш,- ерничала Катя.

– Что происходит?- недоумевал писатель.

– Почему ты молчал? Я думала, ты все знаешь?

– Ты о чем?

– И как ты вообще терпел такую боль? Давно она тебя беспокоит?

– Практически неделю.

– Бедолажка,- наконец, она вытащила искомый предмет, оказавшийся небольшим тюбиком без маркировки размером с ее же пальчик.- Вот, намажь.

Он перехватил ее руку и немного отстранился.

– Что происходит? У меня что, растут рога?

– Не смешно,- немного обиделась девушка и убрала руку.

– Тогда, что это?

– Я думала, ты все знаешь,- повторила она,- это, как коренные зубы. У всех по-разному: у кого-то появляются раньше, у кого-то позже.

– Зубы на голове? Катя, что ты несешь? Я еще не такой пьяный.

– Дурачок, конечно, это не зубы,- снова засмеялась Катя, и ему стало немного легче, правда, ненадолго.- Это гриб.

Произнесла она уже весьма серьезно. Хотя, он не сразу и поверил.

– Что?- в подтверждение своих сомнений, зло выпалил писатель.

– Это гриб. Так случается с каждым, но в разное время, как и с зубами. Мой, например, вылез два года назад. Боль была ужасная, но эта мазь,- и она снова протянула ему тюбик,- сразу поможет. А спустя неделю опухоль исчезнет. Появиться только родинка на мочке уха.

Она повернула голову и продемонстрировало свое милое ушко, на мочке которого он, действительно, заметил небольшую родинку. Невероятно, сколько раз он ласкал и шептал ей на это самое ушко разные непристойности, но только теперь увидел эту странную родинку. Хотя, ничего невероятного, все же, уши не были его любимым местом на ее теле.

– Я думала, ты все это уже знал,- продолжала удивляться Катя.

– Нет, не может быть. Это шутка такая? Какой к черту гриб!- выругался во весь голос писатель и тут же зажмурился от боли, словно этот треклятый гриб в голове обиделся за такое недоверие. Он выхватил из ее рук мазь, выдавил на палец и аккуратными, но сильными движениями втер в свою макушку. Прямо в то место, где, как шпиль, торчал непонятный пугающий комок. Катя улыбалась, следя за ним со стороны, затем, как только он закончил процедуры, притянула его голову и страстно поцеловала в губы. Он снова почувствовал их сладкий аромат, вкус ее языка, запах ее кожи, и, странным образом, боль стала исчезать.

Они целовались. Минуту, может, больше. Пока в дверь кто-то не постучал.

Домой в такси ехали вместе. Предчувствие длинной ночи в ее постели не покидало его всю дорогу. В отличие от боли, которая полностью исчезла.

Пол года спустя об этом случае он совершенно забыл. Снова сидел на съемочной площадке. Но уже как знаменитый, признанный автор. Первый фильм по его первому рассказу и его первому сценарию получился на удивление сильным. Вместе с ним он объехал канадские и итальянские земли и везде был принят шквалом аплодисментов. Теперь он уже умел надувать щеки, хитро умиротворенно щурить глаза и мыслить иными категориями. На площадке его уважали и любили наблюдать за ним со стороны, признавая художника с большой буквы. Иногда он запирался в гримерке с молодой подающей надежды нимфеткой, которая брала всё в свои руки и не только в свои руки брала она всё, решая удовлетворить его плотские желания, дабы удовлетворить свои плотские амбиции. Иногда он, по-прежнему, ночевал у Кати.