– Кто был еще там, конечно же, Вы не упомните?

– Mademoiselles Волконская, Бобринская, Ланская, Розен, фон Вассерман,.. – едва ли она могла упомнить всех, даже при том, что к седьмому месяцу своего служения при Дворе познакомилась со большинством придворных, а уж штатских фрейлин Императрицы точно узнавала не только в лицо, но и со спины. Однако при каждом визите обращать внимания на тех, кто также присутствовал при государыне, обычно не было никакой надобности. Сейчас, увы, это сыграло злую шутку.

Николай, внимательно слушающий перечисление фамилий, хмурил брови: ответ на загадку Гостиного Двора он уже получил и теперь старался сопоставить имя этого злоумышленника с тем, кто навлек на Катерину новую беду с подлогом драгоценностей. Наверняка это было одно и то же лицо, даже если за ним стояли разные люди: взять в толк, зачем князю Трубецкому понадобилось вдруг оклеветать племянницу, не получалось. Он бы скорее предпринял новую попытку устранить ее, но не отлучить от Двора – в том ему выгоды не было.

– Ваше Высочество?.. – осторожно позвала его Катерина, коснувшись напряженного плеча. Цесаревич перевел на нее тяжелый взгляд, правда, тут же чуть прояснившийся – смотреть на это обеспокоенное и уже ставшее родным лицо без улыбки не выходило.

– Ваш разговор с mademoiselle Мещерской был подслушан баронессой фон Вассерман. Именно она в тот же вечер, отлучившись по просьбе государыни, встретилась с графом Перовским и раскрыла ему Ваши планы.

– Но к чему это ей? Да и… если бы я все же отказалась от этой мысли? Как она могла знать, что я действительно последую совету Мари?

– По всей видимости, она уповала на то, что Ваши намерения не переменятся. Саму mademoiselle фон Вассерман я еще не имел чести допросить: информацию предоставил граф Перовский – как оказалось, готовый сотрудничать с законом, – цесаревич усмехнулся.

Зелень парка, раскинувшегося перед дворцом, сейчас резала глаз, но ни на что другое Катерина смотреть не могла: только сливающиеся в единое пятно кусты и деревья с едва набухшими почками, готовыми вот-вот выстрелить, помогали собрать мысли воедино. Для чего баронессе потребовалось идти на сделку со злоумышленниками и устранять Катерину? Причем, не отлучить от Двора, а умертвить. Или же она не знала, для чего графу Перовскому нужно встретиться с ней? Впрочем, даже если так, если в мыслях у баронессы не было ее смерти, к чему эти интриги? Они ведь даже не вступали в открытую конфронтацию и едва ли пару раз перебрасывались несколькими фразами, да и те касались поручений государыни. Конкуренция? В это слабо верилось – баронесса не испытывала тяги к юношам младше себя, даже если над ними парила корона Российской Империи. Враждовать за внимание Императрицы? Пустое.

Как ни крути, а мотивов незнакомой ей дамы Катерина понять не могла.

– Могло ли статься, что драгоценности – тоже ее рук дело? – вернув внимание цесаревичу, устало осведомилась княжна. Она не ждала точного ответа и моментального вынесения приговора – всего лишь желала услышать его мнение. Потому что если с кем и могла посоветоваться, то лишь с ним.

– Не стану скрывать – я допускаю такую мысль, – кивнул Николай, отходя от окна и оглядываясь на фрейлин: никто из барышень, вроде бы, не пытался подслушать их беседы, но все же осторожность в дворцовых стенах никогда не вредила и порой ее всегда было недостаточно.

Помедлив с мгновение, цесаревич подал руку Катерине, предлагая покинуть кабинет Императрицы. Порой ему казалось, что даже письма, которые доставлялись доверенным лицом, могли быть прочтены в любой момент, и как сделать так, чтобы хоть часть мыслей и догадок оставалась никем не узнанной, кроме тех, с кем стоило ими поделиться, он не знал.

За спиной остались не только белые высокие двери Зеркального кабинета, но и тяжелые двустворчатые двери парадного входа, а лакированные полы, выложенные наборным паркетом, сменились сухим песком, смешанным с галькой, покрывавшей дорожку, ведущую в парк. Теплый майский ветер и поразительно яркое солнце, сиянию которого не грозилось помешать ни одно облачко, ласкали уставшие от сухости воздуха в помещении лица. Тишина, царившая в Александровском парке, как нельзя лучше подходила для уединенных бесед – придворные предпочитали гулять в Екатерининском, а если кто из охраны подумает прислушаться к этим разговорам, то вряд ли станет докладывать о них царской чете или же, того пуще, фрейлинам.

Неспешно проходя мимо мощных деревьев, чьи густо сошедшиеся в вышине кроны мешали проникновению света и тепла на дорожки, Катерина даже не удивлялась тому, что идут они прямиком к Детскому домику, пусть и находившемуся в паре тысяч шагов от дворца: цесаревич бессознательно следовал туда, где всегда находил защиту и отдохновение.

– Вы говорили, что не отрицаете возможной причастности баронессы к подлогу, – напомнила ему Катерина, когда все та же рассыхающаяся лодочка, выкрашенная в лазурно-голубой, была отвязана от причала. В нос ударил запах стоячей воды, стоило опуститься на узкую скамеечку, чтобы перебраться на островок.

– Но и не могу этого доказать, – цокнул языком Николай, делая мощный гребок и наблюдая за тем, как приближается противоположный берег, до которого и без того было рукой подать. – Ее не было в те дни, когда использовались драгоценности. Варианта два: либо она к этому не причастна, либо здесь есть кто-то еще.

Нос лодки мягко ткнулся в поросший травой пологий спуск и цесаревич потянулся, чтобы кинуть бечеву вокруг невысокого гранитного столбика. Спустя несколько минут он выпрямился и соскочил на такую же гранитную ступеньку, оборачиваясь и подавая руку своей спутнице. Влажная от недавнего дождя трава, не успевшая высохнуть из-за нехватки света в этой части парка и близости пруда, холодила своими кончиками обнаженные лодыжки под платьем.