Привлеченный колебаниями света за своей спиной и каким-то шумом, он обернулся в тот же момент, когда Катерина стремительно соскользнула по лестнице, едва успев вжаться боком в стену и выставить свободную руку – только так ему удалось и замедлить падение Катерины, и самому не сорваться с ней. Пусть и стоял он уже на предпоследней ступени – сила удара могла бы оказаться достаточной для того, чтобы пролететь это расстояние спиной вниз.

– Катрин? – в который раз позвал её Николай, видя, что она едва ли понимает происходящее: кажется, испуг оказался запоздалым, и теперь княжну начало ощутимо потряхивать. Инстинктивно прижав её к себе, он медленно провел ладонью по дрожащим острым лопаткам, четко ощущающимся даже под плотной тканью платья. – Тише. Все позади, – как маленькой, почти по слогам, выдыхая полушепотом в волосы, повторил он ей то ли дважды, то ли трижды – едва ли кто-то считал.

– Простите, Ваше Высочество, – вдруг прозвучал её надломанный голос – ничуть не громче его собственного. Кажется, она все же сумела взять себя в руки, пусть и не слишком уверенно: поднимать голову до сих пор не стремилась, но попытку отстраниться предприняла.

– Вы точно готовы двигаться дальше?

– Я в порядке, – заверила его Катерина и, дождавшись, когда случайное объятие станет не столь крепким, сделала короткий шаг назад – большего не позволяла узкая ступенька. И еще несколько секунд ожидала, пока Николай, никак этого не комментируя, спустится ниже, чтобы вновь создать расстояние между ними. Единственная пара слов, сорвавшихся с её собственных губ после – предложение взять свечу вместо утерянной в момент этого неловкого падения. И не более того.

К счастью, лестница вскоре кончилась, хотя дальнейший путь был еще менее понятен, но хотя бы предположительно должен был таить меньше опасностей. Хотя, куда вели все эти зияющие чернотой коридоры из широкого зала, в котором они оказались, покинув вертикальный мешок, было сложно предположить.

– Если мне не изменяет память, нам налево, – словно читая её мысли, сообщил цесаревич. – По крайней мере, если Вы не передумали относительно своего нежелания выходить в Камеронову галерею.

– Куда выведет этот коридор? – поводя вытянутой рукой с зажатым в ней канделябром перед собой, поинтересовалась Катерина: это особо ничего не дало, но попытаться стоило.

– Предположительно – к большому пруду, – заметив задумчивость своей спутницы, Николай добавил: – Мы всегда можем выйти сюда, если не сумеем найти дорогу в той стороне.

Уже привычным безмолвным кивком приняв предложение, Катерина, сохраняя установившееся между ними расстояние в пару футов, двинулась почти наравне с цесаревичем в выбранном направлении, увлеченно разглядывая каменные стены по левую руку от себя: именно их лучше всего освещали свечи.

Обстановка чуть переменилась – зал, где они очутились после спуска, выглядел так, словно бы когда-то функционировал, например, в качестве танцевального: пол укрывали деревянные доски, пусть и потерявшие былую красоту, вздувшиеся от влаги и рассохшиеся в местах стыков. Стены когда-то имели светлый цвет, но за столько десятилетий краска не только поблекла и пошла пятнами, но и начала отваливаться вместе с материалом, на который была наложена, обнажая темный камень. Под потолком виднелись железные остовы, по всей видимости, когда-то державшие на себе свечи. Вряд ли зал был богато обставлен – ни намека на меблировку и даже лепнину, без которой уже не представлялся ни один дворец – но явно удостоился большего внимания, нежели иные помещения этих лабиринтов, виденные ранее.

Впрочем, что именно они видели? Коридоры? Так им и не положено быть особо впечатляющими.

Как и в целом подземельям.

***

Они шли, наверное, уже с полчаса, меняя коридоры на небольшие комнатки, а те – вновь на коридоры. Залов, подобных тому, в который они вышли, спустившись по лестнице, им больше не встречалось. Возможно, будь они младше, даже такие пустые помещения вызвали бы любопытство, но сейчас они не пробуждали никаких чувств, кроме усталости и желания поскорее глотнуть свежего воздуха и света. Невольно подумалось о застенках Петропаловки, и возникло ощущение, что узники её должны были сойти с ума уже в первую неделю пребывания там.

Огарок свечи оплавился уже настолько, что последние минуты стекающий воск оставлял свои горячие дорожки на руке, обещая ожоги. Задумчиво понаблюдав за все ослабевающим огоньком, цесаревич обернулся к Катерине, идущей в пяти-семи шагах от него: света, доносящегося от канделябра, что она держала, должно было хватить – конец пути по примерным подсчетам уже близко. В стенах начали появляться зарешеченные отверстия для циркуляции воздуха, да и помещение, в которое они вышли парой минут ранее, выглядело не в пример приятнее предыдущих – явно использовалось чаще, находясь ближе к выходу.

Однако нехватка света все еще ощущалась очень остро – на двоих у них осталась практически одна свеча, и та в руках Катерины, которая о случившемся ничего не знала. Оповещать её Николай не желал: в конце концов, разминуться на этом прямом пути без разветвлений было крайне сложно. А что-нибудь массивное и преграждающее дорогу он явно заметит. И даже то, что шли они, не совещаясь друг с другом, иногда меняя темп, и потому порой создавая слишком явную дистанцию, не должно было стать проблемой.

Как оказалось, Николай себя несколько переоценил: как и в детстве неопознанное влекло слишком сильно, любопытство заглушало всяческую осторожность, интерес к открытиям пробуждался яркими вспышками, маня сделать шаг туда, куда не стоило бы и взгляд бросать.

Новый коридор был довольно широким, но главное, он производил впечатление помещения, в котором велись какие-то работы. К чему они в подземелье – вопрос. И кому они понадобились, тоже неизвестно. Однако здесь можно было заметить несколько свежих груд камней, сваленных в разных частях коридора, какие-то металлические опоры, уложенные вдоль правой стены. На глаза попались даже проржавевшие крепления для факелов: видимо, освещение здесь или планировалось, или когда-то было – в большинстве прочих помещений их не наблюдалось. Катерина, неспешно шедшая где-то по левую руку от цесаревича, замешкалась, изучая приставленные к стене рамы с нее ростом, а сам Николай продолжил идти вперед, разглядывая очертания маленькой – едва ли в аршин высотой – двери сбоку. Она выделялась среди каменной кладки ровной металлической поверхностью и странным решетчатым оконцем, которое отчего-то вновь наводило на мысль о застенках Петропавловки. Пожалуй, на сегодня воспоминаний подобного рода достаточно.