Мария Александровна вновь обратилась к неоконченному письму, нехотя притрагиваясь к золоченому перу, но взгляд еще был устремлен к дверям. Ручка в виде лапы хищной птицы, держащей огромный рубиновый шар, ушла вниз; тихий скрип петель и шелест юбок стали последним напоминанием о присутствии княжны в покоях государыни.

Вместе с тишиной вернулось опустошающее чувство одиночества, поселяющееся всякий раз, стоило Марии Александровне остаться наедине с собой. Даже в компании фрейлин, которые не вступали с ней в беседу, а просто о чем-то переговаривались, неся дежурство, дышалось свободнее и легче, нежели в этой выпивающей её по капле тишине. Потому что наступила она не в момент, когда закрылась дверь, а значительно раньше: когда плечи её покрыла горностаевая мантия и на голову возлегла малая императорская корона – её ли падение знаменовало ей эту несчастную судьбу? Когда народ приветствовал новую Императрицу Всероссийскую, а внутри умирала немецкая принцесса. Когда синие глаза супруга, ранее казавшиеся отражением летнего неба, стали холоднее вод Невы в январе.

Как давно они не совершали путешествий вместе? Три года назад посетили Ливадийский дворец, однако постоянным местом летнего отдыха он для Императорской четы так и не стал, уступив Царскому Селу. До того, пожалуй, только при жизни покойного Николая Павловича они выезжали на Лазурный берег, но все же куда чаще Мария Александровна отправлялась отдыхать с детьми или даже в компании нескольких своих фрейлин. У супруга всегда были государственные дела, которые не терпели его отсутствия в Петербурге.

Будучи принцессой, пусть и жившей в тени слухов о своем происхождении и потому не надеявшейся однажды получить столь высокую роль, она была готова к тому, что будет требовать от нее этикет и царский долг. Но как женщина не могла не думать, что её семейное счастье оказалось слишком коротким.

Такой была судьба всех женщин, оказавшихся близко к трону.

========== Глава шестнадцатая. Не разрушай эти рамки ==========

Российская Империя, Царское Село, год 1864, май, 27.

– И к чему только был этот осмотр, – поморщился Александр Александрович, входя в библиотеку – на лице его без всякого сомнения читалось истинное отношение ко всем лекарям, включая Здекауера. После отбытия царской четы графом Перовским было решено провести медицинский осмотр оставшихся в Царском Селе Великих князей, что восторга не взывало ни у младших, ни у старших. Однако Александр Александрович более всех был нетерпим к такого рода процедурам – без лишней надобности с медиками он старался не пересекаться.

– Говоришь так, словно Николай Федорович тебя обязал каждую субботу его посещать и выдал лист рекомендаций. Ты же здоровее всех во дворце, вместе взятых, – вместо приветствия выдал ему Николай, пристроившийся в кресле у окна с какой-то тонкой книжицей. Он и впрямь сомневался, что придворный медик мог что-то обнаружить у брата – его крепкое здоровье отмечалось при каждом осмотре, да и даже без оного заподозрить хворь у крепкого и вечно пышущего румянцем Великого князя было крайне проблематично. Да скорее все покойные Императоры восстанут, нежели он хотя бы простуду схватит. Не то что цесаревич, чью изнеженность тела государь считал необходимым выделить при каждом удобном случае, порой сетуя на то, что должно было случиться наоборот – это Наследнику Престола стоило иметь завидное здоровье, а не его брату, которому светила лишь военная карьера.

– Благо, кроме теплых ванн он ничего мне не прописал, – фыркнул Александр Александрович, опираясь спиной о закрывшуюся дверь и складывая руки на груди. – Зато теперь он будет каждую субботу являться. А тебя, как я понимаю, государственные дела освободили от медицинских осмотров? Или это граф проявил милосердие?

Николай пожал плечами: он и сам не имел ни малейшего понятия, почему Перовский не вызвал его к Здекауеру, в то время как туда были отправлены не только Владимир с Алексеем, но и прибывший с отцом Николай Константинович. Впрочем, вряд ли бы он услышал что-то новое о себе.

– На днях обещались прибыть кузены, – сообщил ему брат.

Николай рассеянно кивнул, показывая этим жестом, что он услышал, но особой заинтересованности не выказал – прежде он бы куда более радостно отреагировал на это известие. Трое старших детей Марии Николаевны, после брака получившей титул герцогини Лейхтенбергской, но оставшейся жить здесь, в России – на этом настоял покойный Император, – будучи сверстниками сыновей нового Императора, являлись частыми их товарищами по играм, что стало причиной крепкой дружбы между ними. Последние два года Мария Николаевна, после кончины своего супруга вступившая в морганатический брак, находилась во Флоренции, вследствие чего встречи с кузенами стали редки и каждый раз приносили огромную радость и Николаю, и его братьям. Однако сегодня отчего-то привычного трепета не было.

Виной ли тому скорый его отъезд, или причина в ином?

– Я-то все гадал, когда увижу тебя в переживаниях из-за барышни, – вновь раздался голос Александра Александровича, теперь уже – насмешливый. Удержаться от того, чтобы поддеть брата, который столько лет старался казаться абсолютно непроницаемым для любых сердечных порывов, было выше его скромных сил.

– О, мое любопытство было удовлетворено раньше – тебя наконец стала занимать не только военная карьера, но и хорошенькие фрейлины. Точнее, фрейлина, – парировал тот, заставляя смутиться. Правда, это не помешало ему продолжить интересующую тему:

– Mademoiselle Голицына все еще не сменила гнев на милость?

Безусловно, он был осведомлен о происходящем между Никсой и Катериной: точнее, о том, что последняя никоим образом не пыталась воспользоваться своим положением, вместо того старательно избегая любых встреч с цесаревичем, а при столкновении была еще более немногословна, нежели дворцовые часовые. В этих действиях её нельзя было укорить: она следовала голосу разума, тем самым вызывая у Великого князя уважение к её персоне. Вот только и видеть таким хмурым брата, даже если он тщательно силился скрывать истинные чувства – не то, чего хотелось слишком привязанному к нему Александру Александровичу. Все эти терзания он ощущал так, словно бы они принадлежали ему самому.