– Внимание Екатерины Алексеевны стоит десятка прочих дам, – галантно оставив поцелуй на её руке, сообщил он, вызывая улыбку с её стороны – к этим излишне театральным жестам она уже успела привыкнуть и даже находить в них некоторую прелесть.

– Спустя полчаса это же я услышу о любой другой из здешних барышень, – насмешливо бросил цесаревич, тут же переводя взгляд на Катерину. – Не верьте ему, Катрин – он дал бы фору даже Казанове.

– Не волнуйтесь, Ваше Высочество, – она коснулась краем наполовину раскрытого веера свободной руки, где блестел под ярким светом изумруд, – мои мысли заняты исключительно предстоящей свадьбой.

– Вы обручены? – удивление на лице герцога Лейхтенбергского было абсолютно не наигранным: этот «незначительный» факт не был ему известен, зато изрядно менял всю картину. – Вашему жениху несказанно повезло. Однако, – он бросил недоуменный взгляд на цесаревича, прежде чем вновь посмотреть на княжну, – почему же Вы не вместе сегодня?

Ему почудилось, или по её лицу проскользнула тень?

– Дела государственной важности, – полураскрытый веер опустился; герцог едва заметно сощурился. Счастливые невесты выглядели иначе.

– Он многое теряет, оставляя Вас даже на минуту. Кто знает, кому вздумается похитить Ваше сердце.

– Твою коллекцию уже негде хранить, – оповестил его цесаревич и, завершая эту короткую словесную пикировку, подал руку Катерине. – Позволите проводить Вас на ужин?

Дождавшись, пока та поблагодарит герцога за мазурку, он осторожно провел её вдоль круга танцующих в направлении трех длинных столов, расположенных у дальней стены: в силу того, что сегодняшний вечер был скорее домашним, нежели парадным, трапеза предполагалась тоже легкая, лишь чтобы сохранить основные черты традиций.

– А Вы, стало быть, ревнуете, Катрин? – вдруг осведомился Николай. – Столь стремительно дали согласие на танец, когда минутой ранее не желали этого.

– С чего бы? – она равнодушно раскрыла веер.

Отказ её был продиктован отнюдь не нежеланием танцевать, а стремлением не вызвать лишние домыслы и сплетни, коих вокруг нее и без того было немало. И опасением. Но об этом цесаревичу знать не стоило.

– Вы играете с огнем, – понизив голос, уведомил ее тот. Она испуганно прикрыла губы, делая вид, что трактовала его слова иначе:

– Но ведь Вы не донесете моему жениху, что я вальсировала с кем-то в его отсутствие?

Николай усмехнулся.

– Только если Вы пообещаете составить мне компанию после ужина.

Понимая, что иначе их спор затянется, что повлечет за собой косые взгляды и перешептывания, Катерина коротко кивнула, позволяя цесаревичу сопроводить её до свободного места возле Эллен и оставить: ему надлежало занять место во главе стола, подле кузенов. Хоть ненадолго она получила возможность облегченно выдохнуть: с самого момента возвращения Дмитрия находиться рядом с цесаревичем, пусть даже недолго, было выше её сил. Она все сильнее склонялась к мысли оставить Двор после свадьбы, хотя уверенность подтачивало обещание, данное Императрице – Катерина не могла так своевольно оставить её.

Однако, возможно, государыня поймет и простит – она была мудра и проницательна. А еще безмерно милосердна, и потому, наверняка не осудит малодушное желание оставить придворную службу.

Последние несколько дней. Ей нужно прожить всего несколько дней и поставить жирную точку. Возможно, Императрица нарочно позволила ей остаться здесь, чтобы закончить все вне чужих глаз и ушей. Возможно, она видела намного больше, чем показывала, и вместо того, чтобы карать – проявляла сострадание. Хотя бы из благодарности и уважения к своей государыне Катерина обязана была сделать то, что должно. Прекратить своими мыслями гневить Создателя, покаяться на исповеди и принести клятву перед образами. Ту, что уже не сумеет нарушить.

В конце концов, все проходит. И первая любовь, что никогда не оканчивается счастливо, однажды полностью истлевает в сердце, и ветер нового дня выгоняет этот едкий дым и пепел, оставляя место чему-то более важному и вечному.

Но эти несколько дней, быть может, она имеет право прожить как барышня без имени и лишенная каких-либо обязательств? Хотя бы просто взять пример с Сашеньки Жуковской, что так естественно смеется с герцогинями Лейхтенбергскими и подкалывает Великих князей – ведь это совершенно не выглядит неприличным.

– Дивлюсь, как еще от тебя горстка пепла не осталась, – скрыв смех за веером, поделилась наблюдениями с подругой Эллен.

Катерина, вырванная из потока мыслей, бросила на нее удивленный взгляд.

– О чем ты?

– Принцесса Ольденбургская с тебя весь вечер глаз не сводит, и на благоговение перед твоим образом это не походит.

Нахмурившись, Катерина украдкой посмотрела туда, куда едва заметным жестом полураскрытого веера указала ей Эллен. Прехорошенькая юная барышня в светлом платье с бриллиантовой брошью на изыскано отделанном вышивкой корсаже и живыми цветами в каштановых волосах и вправду прожигала ее взглядом темных глаз. Лицо ее имело еще детскую мягкость и какое-то особое очарование, не свойственное этой фамилии, будто бы среди чертополоха распустилась белая роза. Наверняка вокруг нее постоянно появлялись кавалеры, наперебой просящие уделить им внимание. Впрочем, она принадлежала императорской семье, а потому вряд ли им могла улыбнуться удача.