И почему-то казалось, что сейчас она готова улыбнуться – искренне, невинно и счастливо.

Но не могла.

Только фальшиво-вежливо – как того требовал вальс; только облегченно – как чувствовала себя, наконец выходя под руку с цесаревичем из круга по окончании танца. Но не той светлой улыбкой, что возникала на её лице всего лишь год назад.

Как бы ей хотелось, чтобы Дмитрий сейчас находился здесь – будто бы одно его присутствие спасло бы её сердце от каких-то глупых надежд. Чтобы он отвлекал её весь вечер разговорами о предстоящей свадьбе – с этим, безусловно, неплохо справлялась и Эллен, чудом оказавшаяся сегодня в Царском, но её речи Катерина слушала вполуха, потому как принимать во внимание все, что исходит от излишне говорливой подруги, было себе дороже. Дмитрий же, к её безмерной печали, был вынужден по поручению Императора (Господи, сколько же их было и сколько еще будет? Неужели вся их жизнь пройдет именно так?) отбыть из столицы, и когда он возвратится, никто не знал. Катерина так надеялась, что с отъездом государя жених сможет чаще находиться подле нее (в конце концов, царской чете было известно о близящемся браковенчании), но увы.

– Вы тоскуете без жениха? – безошибочно угадал её настроение цесаревич, уловивший момент, когда не оставлявшая подругу добрых полчаса Эллен все же отлучилась, приняв приглашение какого-то офицера на танец.

Катерина даже губ размыкать не стала, ограничившись коротким кивком – слова не требовались: Николай вряд ли их ждал, задав вопрос скорее из необходимости утвердиться в своих подозрениях.

– Мне стоило переговорить с Императором, – нахмурился он и в ответ на немой вопросительный взгляд зеленых глаз пояснил: – У Вас скоро свадьба, вполне естественно, что Вы бы хотели больше времени проводить рядом со своим женихом. В конце концов, Вам нужно многое обсудить.

– Большая часть вопросов была решена еще осенью, – Катерина со слабой полуулыбкой повела рукой, держащей приоткрытый веер.

Николай же как-то некстати вспомнил о том, что если бы не трагедия, виновником которой отчасти был и он, уже в феврале бы Катерина приняла титул графини Шуваловой. Руки непроизвольно сжались в кулаки.

К счастью, от нее это укрылось.

– И все же, я утром же распоряжусь отправить Императору письмо с просьбой отстранить графа Шувалова от службы до Вашей свадьбы.

Катерина почтительно склонила голову.

– Благодарю Вас, Николай Александрович.

Он был обязан сделать это. Хотя бы потому, что еще немного, и он больше не сможет быть рядом. Еще несколько дней, и за окном поезда сольются в разноцветную бесконечную полосу пейзажи родной страны, и все, что ему останется – вспоминать тепло осторожных прикосновений, зелень взгляда и темноту кудрей, мягкость голоса, плавность длинной шеи и порывистость движений. Все, что ему останется – лишь память и тревога за нее. Потому он был обязан настоять на возвращении графа Шувалова, чтобы быть хоть на самую малость уверенным – Катерину есть кому сберечь.

Даже если он бы желал отчаянно сам занять это место.

– Могу я иметь честь танцевать с Вами мазурку? – надеясь хоть так забыть о быстротечности этих мгновений, с прежней улыбкой обратился он к Катерине, но та отвела взгляд.

– Прошу меня простить, Ваше Высочество, но я бы желала отдохнуть.

И не имело значения, что она более получаса лишь занимала себя беседами то с Эллен, то еще с кем-то из фрейлин, старательно избегая любых приглашений. Она не чувствовала в себе решимости вновь выйти в круг с Наследником Престола. Тем более на мазурку – щемящее ощущение объяснения заставляло найти любые причины для отказа, пусть и самые глупые.

Мазурка – танец не взглядов, а слов. Мазурка – танец бесед и откровений, что порой становились судьбоносными.

– Вы вновь упрямитесь? – шутливо нахмурился цесаревич. – Бросьте, это лишь второй танец – Вам не грозит стать объектом сплетен. Не сегодня.

– Ваше Высочество, я действительно хотела бы немного отдохнуть, – твердо покачала она головой, присаживаясь на низкий резной стульчик и закрыв веер. Уловив этот жест, цесаревич на миг прикрыл глаза и коротко откланялся; он не мог оставаться подле нее весь вечер.

С каким-то щемящим чувством наблюдая за тем, как Николай выводит на мазурку семнадцатилетнюю Марию, дочь барона Паткуля, приближенного к Императору, Катерина старалась придать себе как можно более беззаботное выражение. Она не имела права даже подумать дурно о ком бы то ни было, в какой бы близости к цесаревичу они ни находились, но сердцу этого не объяснить. А то, что юную Марию готовили в фрейлины – Императрицы ли, или же будущей цесаревны – давало понять, что она наверняка окажется приближена к цесаревичу. Мать её, баронесса Мария Александровна, с довольной улыбкой сейчас следила за чинно вышагивающей рядом с Наследником Престола дочерью.

– Позвольте, mademoiselle, иметь честь пригласить Вас на мазурку, – раздался рядом знакомый теплый голос.

Отводя взгляд от темноволосой барышни, которая вообще не должна была никак её волновать, Катерина, пожалуй, даже с излишне благосклонной улыбкой коротко присела в книксене, принимая приглашение герцога Лейхтенбергского. Почему бы и нет – не сидеть же памятником уходящему девичеству весь вечер. По крайней мере, с этим кавалером ей было нечего опасаться. Лирическая мелодия Шопена с легкими журчащими переливами так дисгармонировала с какой-то внутренней тревогой, но сегодня у нее не было прав на мрачные мысли.