– С чего бы ей на меня смотреть? – недоуменно поинтересовалась Катерина, протягивая руку к стройным рядам стеклянных креманок, расположившихся на столике.

– Ясное дело – ревностью исходит, – все с той же насмешливой улыбкой отозвалась Эллен, вызвав своим комментарием еще большее непонимание со стороны подруги. – Его Высочество всячески оказывает тебе знаки внимания, этого только слепой во дворце не заметил.

– И потому на меня теперь все барышни должны затаить злобу?

– Принцесса – не все, – не согласилась Эллен, – она была невестой цесаревича.

Серебряная ложечка издала звон, не удержавшись в дрогнувших пальцах. Вернув себе самообладание, Катерина подхватила кусочек десерта, старательно делая вид, что ей нет никакого дела до тайн императорской фамилии. Однако Эллен бы ни за что не поверила, что подруга действительно не желает знать забытой, но не оставленной в прошлом истории. Потому, дождавшись, пока та распробует творение неизвестного кондитера, она продолжила, понизив голос:

– Говорят, они познакомились у Елены Павловны. Государыня даже начала готовить все к переезду принцессы во дворец, подальше от родственников – что-то там в ее семье было не так, – она неопределенно махнула веером, – но ведьма**, и без того ведущая войну с государыней, запротестовала. Какого мнения цесаревич был об этом браке, не знаю, хотя он не скрывал своего к ней теплого отношения. Но она явно питала к нему чувства романтического характера. И, судя по тому, как старается посещать каждый воскресный обед и каждый бал, хотя не выносит на дух все светские развлечения, продолжает испытывать сердечную привязанность.

Катерина отставила креманку, не проглотив больше ни кусочка. Аппетит, и без того вялый, пропал абсолютно.

– Бедная девушка, – тихо протянула она. Эллен хмыкнула.

– Глупая барышня, – озвучила она свое мнение и, на вопросительный взгляд подруги, пояснила, – была бы умнее – давно бы перестала надежды питать. Но нет, все еще чего-то ждет.

Эллен, имеющая натуру легкую, в чем-то даже беззаботную, не могла понять длительного и крепкого чувства без взаимности и каких-либо перспектив. Она легко восприняла свою расстроившуюся свадьбу, моментально переключившись на поиск нового романа, словно бы речь шла не о спутнике жизни, а о паре новых перчаток. Ей было странно видеть полный тоски взгляд, которым принцесса одаривала цесаревича всякий раз, стоило ему появиться в поле зрения. Было странно видеть ее постоянные отказы всем кавалерам, что пытались просто ангажировать барышню на танец. Странно знать, что та еще живет какой-то абсолютно несбыточной мечтой. Впрочем, возможно, стоило быть снисходительной к возрасту – юной принцессе Ольденбургской было всего восемнадцать лет.

Еще успеет раскрыть глаза и увидеть, как много вокруг нее не менее достойных претендентов на руку и сердце. Взять хоть бы графа Шереметева, который с не меньшей преданностью и любовью, что она адресует цесаревичу, смотрит на нее. Она не хуже – а то и лучше – должна знать, что ей не мечтать о браке по любви, тем более с Наследником Престола, если того не пожелают ее родители. Она должна уметь смиряться и находить в этом счастье.

Иначе душа ее увянет.

Такой была судьба всех женщин. Особенно имеющих высокое положение.

***

Как бы Николай ни старался, ощущение чего-то неотвратимого глушило всяческую радость от приятного вечера в кругу близких ему людей. Это начинало походить на паранойю или же на абсолютно глупую – не пристало ему столько рефлексировать – подавленность, вызванную предстоящим путешествием, но он явственно чувствовал, что эта картина, дорогая ему сердцу, больше не повторится. Останется где-то внутри, теплым воспоминанием, но вновь в жизнь не воплотится. Ни этот звонкий смех Катерины, порой все же не сдерживающейся – его попытки согнать грусть с её лица все же имели некоторый успех; ни воодушевленный настрой Саши, сегодня раскрепощенного более обычного; ни итальянские мотивы каких-то романсов, что на два голоса выводили кузины. Всему этому уже не бывать, и что будет тому виной – он не понимал. А потому желал встать и уйти из зала вовсе: вся эта атмосфера веселья и беззаботности отчего-то сегодня была особенно тягостна. И дело было совершенно не в том, что Катерина танцевала не с ним – приближение скорого отъезда почему-то не радовало. Частично он бы мог соотнести это с нежеланием надолго оставлять родину, которую любил крепко и всеобъемлюще, частично – с вынужденным визитом для сватовства, которое сейчас ему казалось несвоевременным. И, конечно же, имела место быть разлука с Сашей. Однако главная причина находилась где-то значительно глубже и так просто показываться не соглашалась.

– При Дворе становится опасно – то новые Ваши поклонницы, то старые. Я не завидую Вашей будущей супруге.

Возникшая рядом ровно в момент, когда цесаревич все же вознамерился исчезнуть из переполненного огнями и музыкой зала, Катерина как-то шумно выдохнула, словно бы тоже предпринимала попытку побега – правда, причины тому он найти не мог. Но без лишних слов предложил руку, что была тут же принята.

– Вас пугают фрейлины? – притворно изумился Николай, выводя Катерину в мрак ночи, едва расцвеченный китайскими фонариками и бесчисленной россыпью звезд на черном покрывале летнего неба. – Мне казалось, разобраться с ними Вам труда не составляло.

– Ваше Высочество!.. – возмущенным шепотом отреагировала та, сдерживая улыбку. – Это прозвучало крайне… жестоко. Однако, меня тревожат отнюдь не свитские.

– Вы все же ревнуете, Катрин?

– Скорее, сочувствую всем этим барышням. И в особенности – принцессе Ольденбургской. Она еще не осведомлена о Вашей помолвке?

Цесаревич нахмурился. Спрашивать о том, кого ему благодарить за длинный и не к месту развязывающийся язык, не было смысла. Те слухи по дворцу когда-то гуляли едва ли не сильнее, чем сейчас, но уже о Катерине, да и до сей поры не утихли полностью.

– Если Вы боитесь принцессы, смею Вас уверить – напрасно.

Катерина покачала головой, огибая вековой дуб и выходя к воде.

– Не думаю, что у меня есть основания для подобных страхов.

Она говорила о том, что не является никому из барышень соперницей, потому как не претендует ни на что. Он – трактовал это иначе: никто не был соперницей ей.

Особенно Екатерина. Она и вправду была ему дорога, но чувство это имело скорее родственную природу, нежели романтическую. Впервые разглядев ее на балу, когда им довелось вместе танцевать мазурку, он, признаться, заинтересовался юной принцессой. Однако флер довольно скоро развеялся, и образ, созданный при первом взгляде на нее, не сошелся с тем, что он узнал. У них было немало общего, они могли часами беседовать о поэзии Лермонтова, споря до хрипоты, говорить практически обо всем, имея уверенность – все сказанное останется тайной двоих. Николай был готов поддержать уставшую от семейных тягот принцессу, дать ей утешение, но не более. И то, каким преданным взглядом она смотрела на него, лишь сильнее давило на него.