— Тогда будьте благоразумны и не покидайте Дворца.

— Вы сами учили меня быть сострадательным к своему народу, — возразил ей Николай, не поднимаясь с колен, но заглядывая матери в глаза, — и теперь просите забыть об этом?

— Ты — будущий Император, — с какой-то едва уловимой горечью напомнила ему Мария Александровна, но тон её смягчился и стал тише: сейчас перед собой она видела маленького упрямого сына, — Великий Император, — коснувшись ладонью его волнистых волос, она вздохнула, — но ты не должен забывать о своей безопасности. Не все люди так благосклонны к тебе, не все чтят своего государя. Не так много времени прошло, чтобы волнения стихли.

— Вы помните, что небеса послали мне ангела-хранителя? — синие глаза хитро сощурились. — Хоть и не делает мне чести полагаться на защиту женщины, но пока Катрин рядом, никакая шальная пуля меня не коснется.

Наследник Престола надеялся своей шуткой развеять тяжелые думы матери: бесспорно, искать защиты у хрупкой девушки в случае опасности он бы не стал — ни честь, ни гордость не позволили б ему сделать этого. Но что-то внутри действительно верило — все будет хорошо.

— Может, княжне Голицыной предложить место среди Вашей охраны? — слабо улыбнувшись, отозвалась государыня, тут же возвращая себе былую серьезность. — Я все еще не одобряю Вашей затеи, Николай. Но не могу ей препятствовать.

С жаром целуя руку матери в знак благодарности, цесаревич скорее уловил по тихому шелесту ткани, чем заметил, как другой рукой Её Величество осенила его крестом.

Императрица не одобряла авантюру сына, но благословляла его.

Комментарий к Глава седьмая. Перерождая сон в рассвет

*имелась в виду принцесса Александра Датская, сестра принцессы Дагмар: Александр II планировал женить цесаревича на ней, но это шло вопреки желаниям королевы Виктории. Поэтому в марте 1863 года девушка оказалась замужем за Эдуардом VII.

========== Глава восьмая. Не обнажай минуших дней ==========

Российская Империя, Алексеевское, год 1863, октябрь, 18.

Получить власть над помыслами и действиями племянницы не составило особого труда для Бориса Петровича: воспитанная в строгости, привыкшая доверять родным и уважать опыт старших, Катерина являлась почти открытой книгой для своего дядюшки. Все, что имело хоть малейшее отношение к её батюшке, становилось священным, как и любые слова и намеки о её семье. Стоило лишь упомянуть возможность возвернуть маменьку в Россию и разобраться с несправедливостью, коей была отмечена смерть князя Голицына, как княжна изъявляла готовность забыть все свои прежние решения, дабы следовать идеям дядюшки. Правда, даже с ней стоило действовать осмотрительно: Катерина глупостью не была одарена, и вполне могла однажды сложить все детали в единую картину, найти несостыковки, и тогда все планы Бориса Петровича обернутся против него. А в лучшем случае просто рассеются туманом поутру. Из этих соображений надлежало заручиться поддержкой и иных полезных делу лиц, не менее самого князя заинтересованных в удачном исходе авантюры. Потому и, едва отзавтракав, хозяин квартиры на Васильевском распорядился о карете в Карабиху, словно бы желая осмотреть пустующее поместье. Негоже ему в упадок приходить, ведь сестра-то вернется вскоре.

Только на давно изъезженном пути уже неожиданно для кучера появились изменения: барин вознамерился завернуть в усадьбу по соседству, принадлежащую уже как полвека графам Перовским. В стенах двухэтажного строения, что разрасталось от десятилетия к десятилетию, проживал не только Василий Николаевич с супругой и сыном, но и брат его по отцу — Лев Николаевич, уважаемый человек и почтенный отец семейства, занимающий место в министерстве внутренних дел. Формально, поместье принадлежало ему, но в силу природного великодушия он позволил брату поселиться здесь, и вот уже без малого десять лет побочная ветвь рода Перовских соседствовала с основной.

— Борис Петрович? Чему обязаны Вашему визиту? — молодой граф удивленно шагнул навстречу нежданному гостю.

В радушной улыбке, сопроводившей приветственное рукопожатие, было что-то фальшивое, но он предпочел не придать этому внимания. Всё же, с князем Остроженским все семейство Перовских было в приятельских отношениях, поэтому появление оного на пороге их имения без какого-либо уведомления можно было принять за простой душевный порыв. Тем более что не так давно их фамилии имели возможность породниться, и вполне верно что, что это еще сильнее сплотило их представителей.

— Да вот следовал в Карабиху — за поместьем приглядывать надобно, и дай, думаю, загляну к старому другу, — неторопливо пояснил гость, промакивая извлеченным из нагрудного кармана платочком лоб.

— А батюшки дома нет — у князя Васильчикова сегодня сына крестят, вот он и уехал. До вечера просил не ждать.

— Какая жалость, — покачал головой Борис Петрович, — тогда не стану прерывать Ваших дел.

Он было засобирался, но Сергей, знающий, что глава семейства его отчитает по всей строгости, ежели узнает, что гость был тут же спроважен, вопреки своим желаниям последовал принятым в их доме правилам гостеприимства. Тут же была кликнута служанка, получившая хозяйские распоряжения касаемо чая, а князю предложено место на новом диванчике, выписанном Верой Иосифовной не столь давно “из самого Парижу”. Борис Петрович для виду попытался отказаться, ссылаясь на множество дел в поместье, но уже через пару минут расстёгивал сюртук, отдавая его в руки слуги и наказывая аккуратнее обращаться с вещью.

— Не так давно вроде самого Григория Ефимыча крестили, а уж сын у него родился, — вспоминая дни минувшие, поделился мыслью гость. Со стороны его собеседника это вызвало лишь вежливую улыбку: с Васильчиковым Сергей близких знакомств не водил, почему и не составил отцу компанию сегодня. И в силу возраста вспомнить о том, как его крестили, не мог. Впрочем, князь Остроженский явно не ждал ответа: почти тут же продолжил свои будто бы пространные размышления.

— А ведь не приключись той беды, глядишь, и вашего с Ириной первенца уже вскоре крестили бы, — заключение сопровождалось вздохом сожаления и быстрым взглядом искоса: достигло ли сетование своего адресата? Судя по тому, как нахмурился молодой граф — бесспорно.