— Ваше право: принимать мое мнение или нет. Мы пришли. Спокойной ночи! Поклонившись, Витгенштейн ушел. Охваченная сомнениями Юлька поднялась по ступенькам в Дом терпеливости.

Войдя в освещенный газовыми светильниками холл, Юлька поняла, что сегодня у нее поход от диспута к диспуту. Расположившись в уютных креслах, дискутировали на феминисткие темы четыре женщины.

— Мой муж Жан-Поль Сарт[162] доказал, что существование предшествует сущности, — ораторствовала высокая блондинка. — Из этого следует, что женщиной не рождаются, ею становятся. Препятствие в этом становлении: мужской эгоизм, стремящийся ограничить женщину четырьмя «К»: кюхен, киндер, кляйдер и кирхен[163].

— Интересно, чтобы ты, Симона, делала со своими взглядами в правительстве? — усмехнувшись, спросила привлекательная гречанка. — Ведь для экзистенциалистов собственная сущность важнее забот общества и государства.

— Поэтому мы, теоретизируя, обходим власть стороной, — сердито ответила Симона де Бовуар[164]. — Это ты, Аспазия[165], только тем и занималась, что создавала из мужей и сына государственных деятелей.

— Не отрицаю, — пожала плечами Аспазия. — Честно говоря, Перикл[166] и до меня был правителем Афин, зато из торговца скотом Лизикла я сделала стратега собственным умом. И очень этим горжусь. Назначение женщины: лепить из мужчин, словно снежную бабу, замечательных людей.

— Умная женщина, выходя замуж, обещает счастье, глупая — ждет его, — вмешалась в разговор красивая персиянка. — Матриархат остался позади, мы — в царстве патриархата. И должны жить в соответствии с его законами. И противопоставлять мужской силе женскую хитрость.

— Поэтому ты, Шахерезада[167], и рассказывала калифу тысячу и одну ночь сказки, — презрительно кинула Симона.

— Зато осталась жива. И стала любимой женой. И вырастила четверых детей, — рассудительно ответила Шахерезада.

— Главенствует не тот, кто ест пищу, а тот, кто ее добывает, — робко вставила свое замечание изящная японка. — Мы должны скрепя сердце признать, что рабство женщины принадлежит к сущности патриархальной культуры. И, отдавая мужчине материальный мир, становится хозяйками духовной сферы. Именно поэтому нас, гейш[168], так ценят мужчины. Только в нашем лице они могут найти тонко чувствующую подругу и образованную собеседницу.

— Неравенство полов столь же отвратительно, как расизм и фашизм, — вспыхнула Симона де Бовуар. — Приспособляться к обстоятельствам легче, чем их изменять: поэтому вы и защищаете свой способ жизни. Но мне он не по нраву.

Юлька попробовала проанализировать позиции спорящих, но, почувствовав, как наваливается на нее усталость, оставила холл и отправилась на второй этаж. Зайдя в комнату, выделенную ей Флоренс Найтингейль, разделась, легла в кровать и быстро уснула.

Проснулась она от стука в дверь.

— Пора вставать! — услышала Юлька голос Джокера. — Нас ждут дорога и очередные неприятности.

Улыбнувшись, Юлька быстро оделась и вышла в коридор к ожидавшему ее шуту. Попрощавшись с Найтингейль, путешественники тронулись в путь.

— Как тебе это скопище беспокойных дамочек? — ухмыльнулся Джокер, кивнув головой на оставшийся позади поселок.

— Напрасно иронизируешь, — укоризненно произнесла Юлька. — Я только сейчас поняла, что пользуюсь свободами, завоеванными в борьбе с мужчинами предыдущими поколениями женщин.

— Интересно, какие права отвоюют у мужчин следующие поколения феминисток? — скорчил глубокомысленную гримасу шут. — Право на тещу?

Или на бутылку водки с соленым огурцом после работы?

— Перестань издеваться! — рассердилась Юлька. И, вспомнив подозрения Витгенштейна, спросила:

— Что ты делал в замке графини Батори?

— Подменял любимого шута-карлика графини — тот внезапно заболел.

Вот меня и наняли у проезжавшего мимо бродячего цирка. Нужно же было веселить несчастных гостей, чтобы не догадались о своей участи.

— Как-то своевременно карлик заболел, — съязвила Юлька.

— Возможно. Но ты-то чем недовольна? — удивился парнишка.

— Действительно! — спохватилась Юлька. И, переводя разговор на другую тему, сказала:

— Смотри: кто-то идет.

У шагавшего навстречу путешественникам сорокалетнего мужчины была буйная шевелюра на голове и смеющиеся добрые глаза. Подойдя поближе, мужчина весело представился:

— Меня зовут Рид[169].

И, вынув из висевшей на плече сумки серебряную монету, протянул Юльке:

— Возьмите.

— Я не просила милостыню, — оскорбилась Юлька.

— А я ее и не подаю, — улыбнулся Рид. — Эта небольшая сумма поможет вам решить денежные проблемы. Если у вас их нет — отдайте монету тому, кому она нужнее.