— Как повествуют легенды, человек с определенной настроенностью психики и культуры может попасть в волшебную страну: ту, которая его примет.

— Меня не примет ни одна, — отмахнулась Юлька. — Из Муми-троллей[5] и Вини-пухов[6] я выросла, а до гоголевского Вия[7] и гриновской Фрези Грант[8] не доросла.

— Ты слышала о Витасофии?

— «Вита» — в переводе с латинского «жизнь», «софия» — мудрость, а вместе: «жизнь мудрости»… Страна философских теорий, каждая из которых считает себя единственно верной? Вы когда-то рассказывали.

— Да, в самом деле, — вспомнив, согласился Славик, — и повернулся к домоправительнице Галине Ивановне, усердно двигавшей огромной тряпкой по книжным полкам. — Вы не могли бы вытереть пыль в кабинете чуточку позже: когда я закончу разговор?!

— Намусорят тут, — недовольно проворчала Галина Ивановна. — Раньше или позже — все равно убирать надо. Лишь бы нашлось кому.

И вышла из кабинета.

— Ви-та-со-фия — повторила Юлька, словно пробуя это слово на вкус. — И как туда попадают?

— Выкрикнув фразу, указанную в «Центуриях» Нострадамуса[9], — Славик медленно ее произнес, — и попросившись в Витасофию.

— Мне и здесь хорошо, — пожала плечами Юлька. — Что я в Витасофии буду делать?

— Действительно, — согласился наставник. — Тем более что в сказку попасть трудно, а выйти из нее — еще труднее.

И они распрощались.

ВЕЧЕРОМ

— Это страна, созданная человеческой мыслью, поэтому попасть туда может только человек — причем не каждый, — объяснил Владыка Пространства, продолжая начатый разговор. — Насколько я знаю, сестры тоже ищут туда дорогу. Шанс есть: осталось найти человека.

— Уже нашла, — задумчиво произнесла фигура в маске. — Лишь бы эта девочка смогла перенести Медальон Времени от красно-коричневого камня к Комнате перекрестков: только там я смогу его забрать.

— Почти через всю страну, наполненную ненавистью и раздорами… Не самое приятное место для путешествия.

Помолчав, Владыка Пространства спросил:

— А что будет с девочкой потом?

— Витасофию населяют люди: на одну особь окажется больше, — пожала плечами фигура в маске.

И собеседники расстались.

НОЧЬЮ

Юлька со стоном металась по кровати. Огромные псы гнали ее по нескончаемой улице, замкнутой с двух сторон глухими стенами каменных домов. Несколько раз Юлька падала, разбив в кровь коленки, и вновь бежала, спасаясь от настигающих ее оскаленных морд. И вдруг, когда сил бежать не осталось, в одном из домов раскрылась дверь и фигура в маске ласково воскликнула:

— Девочка, тебя здесь ждут. Выкрикни слова из Центурий и попросись в Витасофию — и ты спасена.

На секунду остановившись, Юлька шагнула мимо двери.

Провал в памяти, и вот она стоит, привязанная к кресту, на помосте, обложенном дровами.

— Зажигай! — раздался возглас.

Вспыхнуло пламя.

— Спасите! — крикнула Юлька, пытаясь порвать впившиеся в тело веревки.

— Ведьма! Ведьма! — скандировала толпа. — Гори! Гори!

— Я не ведьма! — заплакала Юлька, с ужасом глядя на подступающее пламя. — Отпустите меня!

— Слова из Центурий и обращение к Витасофии, — мягко сказала очутившаяся рядом фигура в маске. — Ну же, девочка!

Закрыв глаза и сжав губы, Юлька приготовилась к смерти.

Провал в памяти и она видит того, кого недавно любила, лежащего под готовым опуститься лезвием гильотины. Разметавшиеся волосы, искаженное страхом лицо, стянутое ремнем тело.

— Ты знаешь, как его спасти, — подняв руку к рычагу гильотины, напомнила фигура в маске.

Торопливо кивнув головой, Юлька выкрикнула слова, найденные когда-то Нострадамусом.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Белые кирпичи дороги, покрытая травой равнина — с выпуклостями гор на горизонте, — и разноцветное небо, приплывшее сюда из картин Чюрлёниса[10]… Первые минуты отчаяния прошли: перестав плакать, Юлька поднялась на ноги, огляделась по сторонам… Чья бы злая воля не забросила ее сюда, нужно идти: только так можно найти выход.

Шаг, еще шаг… Дорога успокаивала; дышалось легко и приятно. Юлька порадовалась тому, что одета в джинсовый костюм, удобный для путешествий. Расчерчивали горизонт птицы, мелькали прятавшиеся в траве насекомые, жужжали, собирая нектар, пчелы. Привыкшая к тротуарам Юлька шла, чувствуя себя инородным телом. «Словно в картине художника оказалась, — думала она. — Или соскочила, как кошка-Хромоножка, со стенки».