Шрифт:
В сложившейся обстановке Брэкенридж встанет на сторону Родни. Осторожный и опытный дипломат Грэхем старался остаться в стороне от раздоров и вообще принимать поменьше участия в работе комиссии.
В самом конце января 1818 г. комиссионеры достигли Рио-де-Жанейро. В Бразилии, где в то время размещался двор Португальской империи, им предстояло провести менее двух недель [528] . Посланник Соединенных Штатов Томас Самтер (1768–1840) симпатизировал Пуэйрредону и другим вождям Ла-Платы, но считал признание (и даже саму комиссию) преждевременной [529] .
528
Brackenridge . M. Voyage to South America. Vol. I. P. 99 – 183.
529
Ibid. Vol. I. P. 125–126.
Отношение Брэкенриджа (и, видимо, других членов комиссии) к Бразилии было непростым – в нем сочетались восхищение перед американской молодостью и масштабом страны и обязательное для настоящего янки недоверие к монархии. Он пишет о недооценке страны в старой литературе, процветании Рио (с чьей гаванью может сравниться лишь Нью-Йорк), здоровье народа, высокой рождаемости, благотворном климате, отсутствии расистских предрассудков, росте коммерческого оборота, в том числе с Соединенными Штатами, хвалит свободу торговли и иммиграции, предвидит рост населения и освоение новых земель [530] . Ведь сравнивать показатели юной Америки и старой Европы – то же, что сравнивать «младенца-гиганта» и «взрослого карлика». Хотя автор не размышляет о возможном отделении Бразилии от Португалии, он рассматривает ее будущее как самостоятельной страны («империи»). Брэкенридж видел в Бразилии «тело и сердце Южной Америки» и сравнивал страну с Китаем, Россией и Соединенными Штатами, предвидел в ней «великую морскую державу» и соперника США.
530
Ibid. Vol. I. Р. 118, 141–142, 153–157, 172–176. Кстати, в качестве одного из образцов новых исследований, проливающих свет на подлинное значение Бразилии, Брэкенридж называет труды русского путешественника и дипломата барона Г. И. Лангсдорфа (1774–1852).
Хотя комиссионеры пробыли в Рио совсем недолго, они успели посетить пышную церемонию возложения на сына Жуана VI дона Педру традиционного титула принца Бразилии. «Такой была первая коронация в Америке – будет ли она последней?» – риторически восклицал Брэкенридж [531] . Личное уважение к способному (по словам Самтера) королю и хорошее впечатление от аудиенции не могли изгладить республиканское презрение автора к монархии [532] .
531
Ibid. Vol. I. Р. 149–153. «Сколько нужно всякой чепухи, чтобы короновать монарха», – писал Генри Брэкенридж своему балтиморскому другу, издателю журнала
“Portico”, а в скором будущем – переводчику сочинения Луиса де Ониса о Трансконтинентальном договоре 1819 г., врачу Тобиасу Уоткинсу (1780–1855) – цит. по: Keller W. F. Op. cit. Р. 200.
532
Ibid. Vol. I. P. 131–134.
Именно монархизм объясняет, по мнению Брэкенриджа, отсутствие политической жизни (а следовательно – «деспотизм» правительства), «самое низкое состояние политической деградации народа», отсутствие того, что мы сегодня назвали бы гражданским обществом (public), слабое развитие печатного дела да и других искусств и ремесел. В конечном итоге, правда, автор даже не возражал против монархии, ведь будь Бразилия республикой, она стала бы еще более серьезным конкурентом США: «Короли медленно воспринимают прогресс (improvements) своей эпохи, их почти так же трудно цивилизовать, как наших североамериканских индейцев». Он советует развивать дружеские отношения с «этой растущей империей. Пусть делают, что хотят, со своим монархическим правлением; мы не ищем прозелитов республиканизма; достаточно знать, что наши собственные институты наиболее совершенны; у других есть то же право на такое же мнение и такое правительство, какое им лучше подходит» [533] .
533
Ibid. Vol. I. Р. 130–131П, 142, 145, 153, 165.
Затем комиссионеры направились в разоренный войной Монтевидео, где их ждали встречи не только с вождем местных патриотов Артигасом, но и португальским генералом Карлушем Фредерику Лекором (1764–1836), а также опальным чилийцем Каррерой и его другом Гильермо (Уильямом) Уайтом. Лекор плохо отзывался и о неуравновешенном режиме Ла-Платы, и о «свирепом дикаре» Артигасе, и о Каррере с его «смертельной враждой к правительству Буэнос-Айреса» и даже тамошнему народу [534] .
534
Ibid. Vol. I. P. 232–233.
Именно в Южной Америке Брэкенридж (и, видимо, Родни) окончательно потерял доверие в Каррере. Разочарованный военный вождь виделся секретарю миссии «скорее Кориоланом, чем Фемистоклом». Такое мнение сложилось у него не только на основании личного впечатления, но и по прочтении разбиравшегося нами «Очерка революций в Южной Америке» Паласио Фахардо, который был опубликован как раз в 1817 г.
В беседах с комиссионерами Каррера говорил об отчаянном положении революционеров, обреченности Буэнос-Айреса, а своих политических противников – Пуэйрредона, О’Хиггинса, Сан-Мартина – назвал «кучкой мерзавцев» (a pack of scoundrels). Брэкенридж разгадал, что многие статьи против революционных вождей Латинской Америки в прессе США исходят именно из круга сторонников Карреры [535] .
535
Ibid. Vol. I. P. 234–240. Затем, уже в Буэнос-Айресе, Брэкенридж был потрясен радостной реакцией «карреристов» при вести о поражении Сан-Мартина и О’Хиггинса возле Тальки (16 марта 1818 г.). Зато, когда через несколько дней, пришли новости о блистательной победе Сан-Мартина при Майпу (5 апреля 1818 г.), окончательно завоевавшей свободу Чили, они не скрывали уныния – Ibid. Vol. II. Р. 301–302. Приветствуя освобождение Чили войсками Сан-Мартина, “Delaware Watchman” особенно отмечал его непричастность к казни братьев Каррера за участие в заговоре – Delaware Watchman (по материалам “Gazette Extraordinaire de Buenos Ayres”). В: Niles’ Weekly Register. Vol. 14. P. 367, 384–387 (August 1, 1818).
Каррера даже хотел, чтобы комиссионеры предъявили правительству Буэнос-Айреса свой собственный иск к нему на сумму долга Скиннеру. Родни отказался вовлечь официальных представителей США в подобные склоки, но Блэнд решил оказать Каррере эту услугу как частное лицо [536] . В Буэнос-Айресе Блэнд предъявит иск кабинету, но деньги ему вернуть не удастся [537] .
После шести насыщенных дней в Монтевидео корабль отплыл в Буэнос-Айрес – главное место назначения. Брэкенридж сразу полюбил республиканскую столицу, которая напомнила ему Новый Орлеан. Увидев Буэнос-Айрес, «прославленный престол свободы и независимости юга», публицист восклицал: «… им суждено разорвать цепи рабства, невежества и суеверий на юге так же, как мы сделали это на севере» [538] . Одним словом, он чувствовал себя как дома на «земле свободы». Впечатления секретаря миссии разделял и ее врач, известный биолог Уильям Болдуин (1779–1819), заключавший в письме другу: «Между гражданами (members) Республик существует, как только что заметил мистер Брэкенридж, союз чувств и интересов, который подданные деспотизма никогда не могут ощутить – даже по отношению друг к другу» [539] .
536
Brackenridge . M. Op. cit. Vol. I. P. 240.
537
Bemis S. F. Op. cit. P. 30–33; Whitaker A. P. Op. cit. P. 162–163. Этот долг мог быть выплачен не только по иску Карреры к Буэнос-Айресу, но и по иску самого Скиннера к Чили.
538
Brackenridge . М. Op. cit. Vol. I. 276–277, 283.
539
Уильям Болдуин – Уильяму Дарлингтону, 3 марта 1817 г. – цит. по: Keller W. F. Op. cit. Р. 204.
В начале марта 1818 г. комиссионеры провели переговоры с революционным руководством Ла-Платы – верховным директором Пуэйрредоном и министром иностранных дел Гарсиа де Тагле. Родни и Грэхем сразу заявили о «самом дружелюбном расположении народа Соединенных Штатов» к революционерам Латинской Америки.
Грэхем заметил, что именно от отчета комиссионеров зависит признание независимости Ла-Платы. Это обстоятельство прекрасно понимали революционные власти. Принимая комиссионеров, Пуэйрредон говорил о восторге местных жителей перед США и единстве целей двух стран. Он подчеркивал, что оба государства «населяют одну часть света» (portion of the globe), что пример Соединенных Штатов окажется спасительным для Буэнос-Айреса. Впрочем, Пуэйрредон вынужден был признать, что его народ еще только находится в становлении (We are a people who are but just beginning to be).