Газеты поддерживали своих фаворитов. Так, “Delaware Watchman”, а вслед за ним “Niles’ Weekly Register”, счел текст Грэхема, «хотя и хорошо написанным», но «более спекулятивным, нежели практическим по стилю, содержащим больше размышлений, чем фактов, а следовательно, менее насыщенным интересными сведениями, чем отчет Родни; он также не несет той печати исследований и наблюдений, которая заметна в последнем» [552] .

Стремясь опереться на более широкий круг мнений, Адамс попросил также изложить взгляды на положение «южных братьев» южно-каролинца Джоэля Пойнсета, которого до публикации книги Брэкенриджа смело можно было называть главным знатоком Латинской Америки. Личный друг и советник Карреры, разочарованный неудачами государственного строительства в Чили в начале 1810-х гг., Пойнсет в значительной мере потерял свой первоначальный энтузиазм и считал признание Ла-Платы преждевременным, а перспективы республиканизма в Испанской Америке весьма туманными [553] .

Родни и Брэкенридж, подтверждая присланные Адамсу сведения из Балтимора, обвиняли Блэнда в связях с каперами Скиннера и в лоббировании им интересов карреристской партии, но Грэхем уверял государственного секретаря в честности комиссионера. В конце ноября 1818 г. Роберт Уолш говорил с Адамсом о «беспринципной жажде популярности» судьи Блэнда, который, как утверждал журналист, едва избежал разоблачения в каперстве на стороне Артигаса [554] . Увы, как мы уже видели, до поры до времени Адамс с редкой для себя недальновидностью не верил в нечистоплотность балтиморского судьи.

В целом результаты миссии убедили Монро и Адамса, что признавать независимость государств Латинской Америки преждевременно. На заседании кабинета государственный секретарь выступил против признания Буэнос-Айреса, прислушавшись к мнению Блэнда, Пойнсета и Грэхема, а не Родни – Брэкенриджа [555] . С позицией кабинета был согласен и бывший президент Мэдисон [556] .

В определенной степени такой исход миссии был связан с активной деятельностью Блэнда, которому было выгодно скорейшее признание

Чили, а не Буэнос-Айреса, хотя именно Буэнос-Айрес более других восставших колоний соответствовал критериям суверенного государства [557] . Впрочем, вряд ли Монро и Адамс решились бы на признание испанских колоний в самом конце 1818 г., когда сулившие территорильные приобретения переговоры с испанским посланником Луисом де Онисом находились в самом разгаре.

Амбициозный Брэкенридж остался недоволен экспедицией, ее участниками – «ленивым» Грэхемом, нечестным Блэндом, даже Родни – «хорошим человеком, но совершенным ребенком» [558] . От него как всего лишь секретаря, а не участника комиссии никакого собственного отчета не требовалось. Но именно Брэкенридж написал по итогам путешествия солидный двухтомник – настоящий кладезь сведений по Бразилии, Восточному берегу (Уругваю) и Ла-Плате и одновременно гимн революционерам Испанской Америки. Книга была тепло принята публикой, ожидавшей выхода труда еще с августа 1818 г.: обширные статьи автора, которые потом в переработанном виде вошли в итоговый текст книги, публиковались в лучших газетах страны уже вскоре после возвращения миссии [559] .

В прессу попало и письмо другого члена экспедиции, врача Уильяма Болдуина, где тот крайне высоко оценивал «таланты, трудолюбие и прекрасное знание испанского языка» Брэкенриджа, его «верные взгляды на южноамериканцев». Болдуин заранее рекомендовал книгу о миссии, которую, как он справедливо полагал, Брэкенридж собирался вскоре издать [560] .

Эта книга, на которую мы обильно ссылались выше, была основана не только на личных наблюдениях, но и на широком круге испаноязычных источников. Энергичный представитель молодой нации, Брэкенридж был готов с равной легкостью обсуждать любые темы, от персиковой водки (brandy) до высот политической философии. Борнхольдт верно называет его первым латиноамериканистом США: «Генри Брэкенридж был, возможно, наиболее известным из всех пропагандистов испаноамериканского дела как в Соединенных Штатах, так и в Европе. По качеству своих литературных трудов и по размаху аудитории он превзошел Скиннера, Ирвайна и Портера, Найлса, Клея, Дуэйна и даже аббата де Прадта» [561] . Брэкенридж, конечно, не был самым известным сторонником Латинской Америки, но точно принадлежал к числу наиболее осведомленных энтузиастов.

Именно Брэкенридж наиболее последовательно использовал прием сопоставления двух атлантических революций, который разбирался нами выше. Например, он признает, что пресса Буэнос-Айреса в первые годы независимости была еще «лишь сравнительно свободна», но и пресса Соединенных Штатов времен революции также воздерживалась от критики правительства. Сочинение иезуита из Ла-Платы Франсиско Итурри (1738–1822) «в оправдание Америки и американцев» (1798) автор рассматривает как продолжение «Записок о штате Виргиния» Джефферсона. Он напоминает о потрясении, которое испытали британские колонисты после первых выступлений Томаса Пейна и Патрика Генри [562] .

Брэкенридж указывает, что и федералисты, и централисты Буэнос-Айреса активно ссылаются на североамериканский пример, пусть не всегда грамотно понимая принципы политического устройства Соединенных Штатов, что они стараются усвоить урок Революции 1776 года. С радостью он видел в литературе патриотов Ла-Платы переводы Декларации независимости, федеральной Конституции и других основополагающих документов, Франклина, Пейна, «Федералиста», цитаты из текстов Джона Адамса в защиту Конституции, из пятитомной биографии Вашингтона (1805–1807) Джона Маршалла (1755–1835) [563] .

Автор рисует картину становления из революционного процесса единого общественного пространства (пользуясь термином Юргена Хабермаса) Испанской Америки. Он вдохновенно пишет о создании «национального духа» и общественного мнения из новостей о победах и поражениях, об осознании единства интересов, росте образования, превращении подданных в политически ангажированных граждан. Так через национальные песни, газеты и складывается республиканский «общий набор идей» (common stock of ideas) [564] .