Напольные часы в викторианском стиле бьют полночь, когда мы возвращаемся в нашу комнату.

– Дезинфекция! Дезинфекция! Дезинфекция! – Холи роется в своём чемодане. – Таблетки! Где вы? – Эй, ты зря не ела. Было очень вкусно! – Не ела? – её разъярённый взгляд прожигает во мне дыру. – Ты, чёртов сукин сын, заставил меня съесть этот салат! Шеннон, я ненавижу, как Лизи готовит! С детства! Она прекрасная женщина! Добрая, отзывчивая, милая, прекрасная хозяйка, она так любит папу. И я понимаю, почему он с ней. После вихря – моей мамы она для него тихое пристанище, укрытие. Но я ненавижу, как она готовит. Может это и вкусно, но мне тяжело есть её еду. Мне всегда плохо после неё. И, пожалуйста, не заставляй меня больше! – Холи нервничает. – Хорошо! – киваю. Обнимаю её. – А теперь отпусти, мне нужно принять таблетки, – она отталкивает меня, и уходит в ванную. – Хол, ты даже сюда притащила эту рубашку? – смотрю на мою коричку порхающую на своих ножках от ванной до кровати. Она снова в моей рубашке в красную клетку. – Я люблю её! Она меня греет, будто ты постоянно меня обнимаешь. – Я и так всегда тебя обнимаю, – отгибаю угол одеяла, хлопаю по кровати. Моя любимая девочка забирается под одеяло, собирает волосы в хвост, надевает свои огромные очки и открывает книгу. Не понимаю ни слова. Она не на английском. – Это что? – киваю на книгу. – Книга! – отвечает. – Да ну! Серьёзно, Холи? Как так? – закатываю глаза. Она смотрит на меня из под очков. – Не поверишь, но я догадался. Что за произведение? – Сборник рассказов, – сообщает. – Каких? О чём они? – тяжело выдыхаю. Она специально бесит меня. – О разном, Шеннон! – укоризненно смотрит на меня. – Я ведь легко могу сломать тебе шею, – облизываю губы. – Мой папа убьёт тебя! – сверкает глазами. – А ещё, я легко могу взять тебя. Сзади. И это будет не совсем обычно, – улыбаюсь. Она раскрывает глаза, замирает. – Прекрати пугать меня анальным сексом! – шипит. – Но ведь это единственное, чего ты боишься! – жму плечами. Она дует губы. – Так о чём рассказ? – Это Бунин, – начинает она. – Конкретно этот рассказ называется «Легкое дыхание». – Бунин, – легко выговариваю я. – Почему твоего отца не зовут Бунин? Это очень легко произносить. Бунин! – радуюсь. – Его не зовут «Бунин», – делает воздушные кавычки. – Потому что Бунин – это фамилия. – Но ты можешь называть папу Влад. Все друзья называют его так. – Вл… Влад! – получается. – Как-то грубо звучит… – морщусь. – Да, тебе с твоим девчачьим именем наверняка непривычно, – скрывает улыбку. Вот сучка! – Холи, чувствую, ты получишь сегодня по заднице! – улыбаюсь, смотрю на неё. – Нельзя! – качает головой. – Почему? – Мы в доме моего отца! – смотрит на меня, как на умственно отсталого. – И что? – свожу брови. – Я не могу у папы дома! Ни за что! – Что? У нас не будет секса сегодня? – совсем с ума сошла? Весь перелёт нашептывала мне на ухо всякие грязные фантазии. – И завтра, и послезавтра. И весь месяц. – Что? И что мне делать? Мастурбировать? – Нет! – запрещает. – Никакого секса. Даже с самим собой! – Ты ведь шутишь, да? – пронзительно смотрю на неё. – Даже не думала. Я не умею шутить, ты же знаешь, – втыкает взгляд в книгу. Не будем заниматься сексом весь месяц? Ну это мы ещё посмотрим! – Ладно, читай мне рассказ этого Бунина, – кладу голову ей на колени. – Шеннон, книга на русском, так что мне потребуется время на перевод, – сообщает она. – На русском? Ты знаешь русский? – удивляюсь. – Конечно! – хмыкает. – Никогда не слышал, чтобы ты разговаривала на русском. Скажи что-нибудь, – прошу. Холи что-то говорит. Быстро непонятно. – И что ты сказала? – Строка из песни, – отвечает она. – Ужасный язык, – убеждаюсь ещё раз. – Читай, я слушаю. – На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий. Апрель, дни серые; памятники кладбища, просторного, уездного, еще далеко видны сквозь голые деревья, и холодный ветер звенит и звенит фарфоровым венком у подножия креста. В самый же крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне – фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская, – начинает она.

Отдаёт чем-то жутким… Но я не перебиваю. Люблю ужасы. И она переводит мне, читая с выражением и время от времени переходит на французский. И когда Холи начинает читать отрывок из дневника юной кокетки, я прислушиваюсь с двойным усердием.

– Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась... Нынче я стала женщиной! Папа, мама и Толя, все уехали в город, я осталась одна. Я была так счастлива, что одна! Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала, так хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы в кабинете, а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне было так приятно принять его и занимать. Он приехал на паре своих вяток, очень красивых, и они все время стояли у крыльца, он остался, потому что был дождь, и ему хотелось, чтобы к вечеру просохло. Он жалел, что не застал папу, был очень оживлен и держал себя со мной кавалером, много шутил, что он давно влюблен в меня. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была опять прелестная погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотя стало совсем холодно, и он вел меня под руку и говорил, что он Фауст с Маргаритой. Ему пятьдесят шесть лет, но он еще очень красив и всегда хорошо одет – мне не понравилось только, что он приехал в крылатке,- пахнет английским одеколоном, и глаза совсем молодые, черные, а борода изящно разделена на две длинные части и совершенно серебряная. За чаем мы сидели на стеклянной веранде, я почувствовала себя как будто нездоровой и прилегла на тахту, а он курил, потом пересел ко мне, стал опять говорить какие-то любезности, потом рассматривать и целовать мою руку. Я закрыла лицо шелковым платком, и он несколько раз поцеловал меня в губы через платок... Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая! Теперь мне один выход... Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!.. – Я рад, что малолетнюю шлюшку убили, – перебиваю её. – Ты слишком строг. Осталось совсем чуть-чуть. – Мне наплевать. Я больше не хочу слушать, – фыркаю. Поднимаюсь с её колен, опускаю голову на подушку, натягиваю одеяло до самого носа, закрываю глаза. Снова рассказ про малолетку и её старого любовника. Да что же не так с тобой, Лолита? – Сладкий, что с тобой? – она обнимает меня со спины. – Я устал и хочу спать, – бормочу. – Что я сделала не так? – не понимает. – Если у тебя есть ещё книжки про маленьких девочек, которые трахаются с пенсионерами, то валяй! Читай мне ещё! Мне это так нравится! – сарказм. – Шеннон, так совпало, я просто открыла эту страницу! – Я не хочу разговаривать. Я не хочу, чтобы ты оправдывалась. Я хочу спать. – Прости меня, – шепчет, целует за ухом. Пересиливаю себя, подавляю желание ответить на поцелуй, подарить ей такой же. Она прижимается грудью к моей спине, и я засыпаю. В Ирландии не принято чтобы в домах было слишком тепло, несмотря на холод снаружи. В прохладе засыпать гораздо легче, чем в постоянном Калифорнийском зное.

Просыпаюсь от неспокойной возни рядом со мной.

– Хол! – недовольно шиплю. – Прости! – сдавленно отвечает она. – Ты не можешь заснуть потому что не получила свою порцию окситоцина перед сном? Ты сама запретила заниматься нам сексом, – бормочу. – Я проснулась от того, что в моём желудке произошёл резкий выброс кислоты, – еле дышит. – Что? – поворачиваюсь к ней. У неё красные глаза, кожа покрыта испариной. – Меня тошнит. Я уже два часа бегаю в туалет на первом этаже. Я же говорила, мой желудок не переносит то, что готовит Лизи. – Прости, – мне стыдно, что я заставил её съесть салат. – Я могу тебе чем-то помочь? – Пожалуйста, усни и перестань быть свидетелем моего позора, – тяжело сглатывает, закрывает рот ладонью и выбегает из комнаты. Мне так жалко мою коричку. Но, я ничем не смогу ей помочь. Жму плечами. Спокойной ночи, Шеннон!

====== Часть 70. Мармеладные мишки ======

Холи показывает мне места в городе в котором росла, в каком доме была квартира в которой они жили с мамой и Люси и еще много крутых, по её мнению мест.

Я знакомлюсь с Клер и Патриком. Они очень весёлые. Настоящие ирландцы. Патрик оказывается большим любителем внедорожников. Показывает мне два своих грузовика. А Клер и Холи… Они, оказывается, так близки. Весь вечер сидят в обнимку, и я даже немного ревную.

– Я не знал, что вы такие подруги, – ребята отлучаются, и мы остаёмся с Холи наедине. – Ты же говорила, что вы редко видитесь и общаетесь весь год только по телефону. – Ещё в видеочате, – добавляет она. – Да, да. Вы так обнимаетесь, – мне неловко признавать свою ревность. – Я люблю её, очень по ней скучаю. Мне приятно находиться рядом. – Ну… Вы не могли бы, эмм… Не обниматься… – У тебя какие-то проблемы с этим? – Холи щурится. – Ревнуешь? Не хотел бы видеть нас вместе? Дерущихся в шоколаде… – кусает губу. – Не смей этого говорить! Я даже нас втроём представить не могу. Ни в одной из параллельных вселенных не могу представить, где тебя трогал кто-то другой, кроме меня, – передёргивает от одной только этой мысли. – Ревнивец, – смотрит на меня. – Да! Мы нашли друг друга, – киваю. Делаю глоток Джемесона. – Даже если ты тоже участвовал бы? – Не испытывай судьбу, О’Доннелл! – рычу. – Эй! – возвращаются ребята. – Ваша комната готова! – улыбается Клер. – В ней очень тепло. – Наша комната? – не понимаю. – Мы вас никуда не отпустим! – качает головой Клари. Отлично! Ненавижу ночевать вне своего дома или вне дома своего будущего тестя. Но я уступлю рыжей. Не хочу быть уродом, который запрещает проводить ей время с друзьями.

Перед сном мы с Патриком долго курим на заднем дворике. Холи и Клер сидят на полу в гостиной.

– О’Доннелл, ты идёшь спать? – останавливаюсь напротив них. – Пять минут! – протягивает рыжая ладонь с растопыренными пальцами. – Я спать, – качаю головой. – Спокойной ночи, Шеннон, – игриво прощается со мной Клер. – Ах ты стерва! – смотрит на подругу Холи, они хохочут. Закатываю глаза, поднимаюсь в предназначенную для нас комнату.

Пять минут я бы ещё выдержал, но они затягиваются, и я отключаюсь. Понятия не имею, сколько проходит времени, но меня будят влажные губы, нежно прикасающиеся к моему животу. Тихонько стону.

– Вы только посмотрите на неё! Сучка не выдержала и недели без секса! – открываю глаза. – Я съем тебя! Съем! Съем! Съем! – быстро срывает с себя одежду. Садится на меня. – О! Ты тоже готов? – Я был готов ещё некоторое время назад, когда я ждал тебя… – облизываю губы.

Элизабет и Дакота полдня суетятся, примеряют какие-то наряды, а Холи ходит за ними следом, грустная какая-то… На все мои вопросы о том, что с ней, она не отвечает, лишь отмахивается. Вечером её отец зовёт меня смотреть соккер. И мне доходчиво объясняют почему соккер не следует называть соккером.

– Дай хлебнуть, – плюхается рядом со мной Холи, хватает бутылку моего Гиннесса. – Эмм… Ну ладно, – жму плечами. Смотрю, как она будет это делать. Она нюхает пиво несколько раз, морщится и ставит обратно. – Лиса, ты чего такая грустная? – отец гладит дочку по спине. – Ничего, пап, – опускает голову ему на плечо. – Шеннон, отпусти ты её с девочками, – просит Влад. – Куда? – свожу брови. – У Клер девичник сегодня. Отпусти её с Лизи и Ди, – повторяет просьбу. – Пусть идёт! – развожу руками. – Правда? – Холи раскрывает глаза. – Да, – киваю, отпиваю ещё пива. В её глазах счастье, она бросается мне на шею. Я удивлён. Она убегает на второй этаж. Влад как-то строго смотрит на меня. – Я понятия не имел, что сегодня девичник, – качаю головой. Будто оправдываюсь. – Я спрашивал, отчего она грустит, но она отмахивалась. Я сейчас, – оставляю её отца в одиночестве, поднимаюсь в комнату. – У Клер девичник сегодня? – Да. – Ты выставила меня козлом! – злюсь. – Почему? – хлопает ресницами. – Твой отец подумал, что я не отпускаю тебя. А я просто не знал, Холи! – смотрю на неё. – Ты не могла мне сказать? – Думала, что ты меня не отпустишь, – дует губы. – А что же ты меня не спросила, Холи?! – повышаю голос. – Почему я не должен тебя отпускать? Почему я должен лишить тебя праздника, по твоему мнению? – Не знаю… – жмёт плечами. Тяжело выдыхаю, тру лицо ладонями. – Холи, я не твой долбанный бывший муж! Я не тиран! Я хочу, чтобы ты встречалась с друзьями! Это же девичник твоей лучшей и единственной подруги! Ты моя невеста, но не моя заложница! Уясни, наконец! – рычу последнюю фразу. – Я люблю тебя! Спасибо! – бросается мне на шею. – Холи, иди! Веселись, напейся, сори деньгами, – шепчу ей, поглаживая ладонями поясницу. – Только не шлёпай стриптизёров по пенису. – Шлёпать по пенису? – раскрывает она глаза. – Такое делают? – Не знаю, вдруг ты решишь, – жму плечами. – От тебя можно ожидать чего угодно. – Нет, сладкий. Я предпочитаю шлёпать только твой пенис, – целует в подбородок. – Не нужно шлёпать, – морщусь. – С ним лучше нежно, – облизываю губы. – Я всегда нежна с ним, – пробегает пальчиками по моему члену. – А может ну его, этот девичник? – кусает губу. – Нет, кексик. Езжай, повеселись. Я хочу, чтобы ты отдохнула! – впиваюсь в её губы. Такие любимые, такие сладкие, такие родные. Мои! – Пойду смотреть с твоим отцом соккер. – Просто называй это футболом! – Холи! Но это же не футбол! – развожу руками. – Просто футбол и всё. Никакого соккера! – она натягивает короткое платье, сапоги, пальто. – Хорошо повеселиться, – желает своим уходящим девочкам Влад. – Не скучайте! – улыбается нам Дакота, Холи посылает воздушный поцелуй, Лизи целомудренно целует мужа в щёку и они уходят. А мы возвращаемся к просмотру соккера. Вернее футбола. – Слава Богу, ушли! – выдыхает её отец. – Влад, я понятия не имел, что у Клер сегодня праздник. Холи словом не обмолвилась. Она почему-то думала, что я не отпущу её… – развожу руками. – Она боится. Хотя не понимаю почему. Вы ведь вместе уже долгое время… – он хмурится. – Вот и я не пойму. Я не Даг! Я не этот придурок! – срываюсь. – Не понимаю, как она вообще могла с ним быть?! Как? Он же тиран! – Ты знаком с ним? – замечаю, что у него точно такие же глаза как у дочерей. Абсолютно зелёные. – К сожалению да, – выдыхаю. – И, к сожалению, я знаю всю историю их брака, – качаю головой. – Неужели там всё настолько страшно? – он ждёт ответ. – Там нет ничего страшного, – качаю головой. – Он просто педофил, – выпаливаю. Замечаю огромнее глаза Владимира. – Эмм… – пытаюсь сказать хоть что-то, но мне не удаётся. – О, Господи! – закрывает он ладонями глаза. – Он был с ней? – морщится. – Нет! Нет! – заверяю его. – Просто эта его любовь к маленькой девочке… Чёрт! Это не то о чём я должен разговаривать с отцом своей невесты. Прости меня, – извиняюсь. – Я виню себя. Во всей этой ситуации. Я не был слишком строг. Я бы мог запретить. Просто сказать нет и всё! Запереть её в комнате. В конце концов надрать задницу Дагу. Но я ничего не знал. Никто ничего не знал. Она рассказала, что уже выходит замуж. Я помню, как позвонил Нэтали и просто накричал на бывшую жену. А она в свою очередь тихо плакала. Сказала, что Холи наказывает Бог, за то, что Нэтали ушла от меня. – Бог никого не наказывал. Это выбор вашей дочери. Непонятно только, почему она решила, что муж для неё важнее родителей… – снова злюсь на Холи. – Наверное, мы с Нэтали развелись слишком рано. Холи была слишком маленькой. Люси легче пережила развод. Люси вообще сильнее Холи. А характер у неё проще. Ей не приходится защищаться постоянно. Прятаться за какими-то масками. У Люси исполнились мечты. Она мастер спорта, олимпийский призёр, у неё прекрасный муж, и две замечательные дочки. У неё не было трудностей в связи с нашим разводом, а вот Холи порой припоминает Нэтали… – Погоди, а это правда? Ну то, что вы развелись, якобы, из-за того, что Нэтали разлюбила? – Ну, в некотором роде, – кивает Влад. – В некотором роде? – раскрываю глаза. – Я хочу подробностей!- улыбаюсь. – Сказал, как женщина! – смеётся Влад. – Нэтали… Понимаешь, она как ураган. Вихрь. Рыжий сгусток энергии. Она могла рыдать над рекламой кошачьего корма, а через пару секунд смеяться над какой-нибудь ерундой. Она была такой живой, когда мы познакомились. Это был первый вечер, в Ирландии. Я приехал в гости к своему другу, Ларри, отцу Клер. Ларри и его девушка Кристен, мать Клер, потащили меня в местный паб. И в Голуэй на пару дней из Дублина приехала подруга Кристен Нэтали. Мне достаточно было только взглянуть на неё. Всего однажды. Я сказал тогда Ларри, что эта рыжая высокомерная девчонка, будет моей. При любых обстоятельствах. И я остался в Ирландии, нашёл работу, Ларри помог с жильём и я быстро получил гражданство. И рыжая мисс О’Доннелл тоже вернулась после учёбы в Голуэй, уже в дом, который я купил для нас, для нашей семьи. – Ты сказал, что она была живой, а потом? – Нет, она была всегда такой. Ссора – вихрь, радость – целое цунами, в постели – ураган. И она всегда хотела, всегда была готова, – шепчет через ладонь, которой зажимает свой рот. – Это не то, что я должен рассказывать тебе, как будущему мужу моей дочери, – качает головой. – Пора принести ещё закусок. – Сиди, я принесу, – смеюсь. Она совсем, как и её мать, ну точь в точь. Они похожи не только внешне. Уверен, Люси такая же. Что ж? Мы счастливчики! – Так что там с разводом? – плюхаюсь задницей на диван. – Нэтали тогда потеряла работу, девочки заболели, обе подхватили воспаление лёгких, папа Нэтали, мой тесть, умер… – Ого! Всё так навалилось, – не дай Бог! – Да, – тяжело выдыхает он. – Она была на грани. Плакала целыми днями, срывала злость на мне. Но я старался не обращать внимания, я всё понимал, поддерживал, успокаивал. Я так любил её, что вынес бы всё. Но когда всё начало становиться на свои места, прошли похороны, Нэтали нашла работу, девочки оправились после болезни, все поменялось.

Она стала уделять мне меньше внимания, стала холодна. Я списывал всё это на стресс, но однажды, когда девочки были в спортивном лагере, мои гимнастки, – меланхолично улыбается он. – Нэтали повернулась ко мне. Как сейчас помню, я перебирал пряди её волос, мне было спокойно. Именно в тот момент, я почувствовал, что моя Нэтали вернулась. Моя жена, мать моих детей. Самая большая и самая сильная любовь моей жизни, снова в моих руках и следующие её слова я никогда не забуду.

«Милый, я прошу у тебя прощения. Мы познакомились с тобой, когда мне было восемнадцать. Это первый год моего колледжа. Я уехала в Дублин, я ни за что не хотела возвращаться. И в один из выходных в пабе я встретила тебя. И после этого, Дублин казался мне большой, глубокой дырой. Я вернулась только из-за тебя. И у нас теперь семья, я родила от тебя, любимого мужчины, дочерей. Но возникли трудности, серьёзные. Очень серьёзные, детка. И мой характер не помогает пережить тебе эти трудности. Я хочу отпустить тебя. Я хочу чтобы ты ушёл. Я безумно люблю тебя, я буду любить тебя до конца своих дней. Но я не могу позволить тебе жить со мной. С этими кошмарами, воплощающимися в моей голове. Я хочу чтобы ты ушёл, нашёл себе нормальную женщину, не меня. Я так люблю тебя и берегу, что не разрешу тебе больше быть со мной. Я сделаю всё, чтобы ты был счастлив», – закончила она, снова трахнула меня и выгнала.