– Так вот, это было очень странно. Он всегда вставлял в речь французские слова, и неизменно после каждой повествующей фразы он вставлял, это до жути противное: «Смекаешь»? И смотрел так, будто ждал какого-то невероятного ответа. «Мадмуазель Холи, когда Наполеон уходил из Франции, Жозефина заводила себе кучу любовников, la putain! Смекаешь»? – передразнивает кого-то Холи. Странно. Она никогда не рассказывала мне ничего подобного… Я злюсь. – Серьёзно? Назвал Жозефину шлюхой? – смеётся Джаред. – О! Это самое ласковое, чего была удостоена бедная императрица Богарне, – улыбается Холи. – Ну, ты смекаешь? – смеется. – А ты неплохо говоришь по-французски! – Только говорю, – отмахивается. – Давай. Я внимаю. Научи меня чему-нибудь! – Джаред держит плескающегося Орландо, и глазами полными обожания смотрит на Холи. – Например, ты можешь рассказать о себе, – начинает она и что-то минуту лепечет на французском. Он внимает каждому её слову, выглядит сейчас как мотылёк летящий на солнце. И выражение лица наиглупейшее. И всё равно в глазах эта чёртова похоть. Он хочет её. А теперь, когда она вдруг стала француженкой, он хочет её вдвойне. – Мама, а что такое шлюха? – неожиданно спрашивает Орландо. Джаред и Холи в один миг замирают. Ну всё! Это последняя капля! – Папа! Смотри, я плыву. Я совсем как ты! – Орландо первый замечает меня. – О! Папочка проснулся! – восклицает Джаред. – Иди ко мне, – вытаскиваю сына из воды. Он начинает выкручиваться, отталкивать меня, совсем не хочет вылезать. – Шеннон, оставь его! – вступается новоявленная мамочка. – Рот закрой! – рычу на неё. – Не хватало ещё, чтобы вы научили его другим ругательствам! – ухожу с Орландо в дом. Переодеваю его плачущего и просящего отпустить в бассейн. – Орли! – входит рыжая. – Мама, я хочу купаться! – выглядывает он из-за моей спины. Всхлипывает. – Родной мой! – тянет к нему руки. – Ушла! – рявкаю. – Шеннон, позволь мне. Я только успокою его, – не отступает. – Пошла вон я сказал! – рычу. – Папа не кричи! – рыдает мальчик. – Помолчи, заступник! – одёргиваю О Ти. – Шеннон, хватит! Ты делаешь ему больно! – убирает мои руки, закрывает его собой. – Уйди отсюда! – крепко сжимаю её запястья. – Уйди! Уйди! Уйди, мать твою. Ты бросила его! Тебя не было с ним три долбанных года! Ты не пыталась защитить его три года, лучше не начинай сейчас! – шиплю. Смотрю в её мокрые, красные глаза. – Он мой сын! Позволь мне самой решать, заступаться за него или нет! – твёрдым, стальным тоном отвечает мне она. – Да ты совсем с ума сошла, сука! – свирепею, бросаю её на кровать, замахиваюсь. – Папа нет! – визжит Орландо, и мне в голову, будто стрела прилетает. Я вижу его глаза полные слёз и ужас в глазах Холи. – Что у вас тут происходит? – залетает в комнату мама. За ней Джаред. Они видят картину. Холи забивается в угол между детской кроваткой и стеной, плачущий Орландо, я, озверевший, с красным от гнева лицом. – Забирай его, – приказывает мама Джареду. – Пойдём О Ти! Съездим за твоим любимым мороженым, – Джаред хватает его на руки. – А папа с мамой больше не будут кричать? – Не будут родной, – Констанс целует его в макушку и брат уходит с моим сыном. – А теперь, послушайте. Разберитесь со своим дерьмом! Я не хочу чтобы у моего внука пострадала психика из-за родителей – придурков! Или миритесь, или решайте вопрос с опекой в суде. И если я ещё хоть раз услышу вашу ругань, клянусь, я сама подам на вас в суд! – рычит мама, выходит, громко хлопая дверью.

Опускаюсь на пол, зажимаю голову коленями. Сижу не двигаясь минут пять. Её всхлипы стихают. Слышу шорох. Да. Правильно. Уходи! Я слишком уязвим сейчас. Но она не уходит, поворот ключа в замочной скважине. Теплые ладони разводят в стороны мои колени, поднимаю голову, смотрю в её глаза.

– Прости меня, я не должна была перечить тебе, не должна была ставить под сомнение твой отцовский авторитет. Прости меня, – зажимает ладонями мои щёки, нежно касается губ. Они сладкие, и она пахнет сладко. Я схожу с ума. Я на грани животной ярости, неисчерпаемой любви и лютой ненависти. – Не надо, – нехотя отталкиваю её. – Прости меня, любимый. Прости! – целует шею, снимает с меня майку. Проводит влажными губами по груди, животу. Ладонь неустанно трёт меня между ног. – Не надо, – повторяю. Но слишком не уверенно. – Позволь мне, – расстёгивает ширинку, горячая ладонь проходит по отвердевшему органу. И когда её губы накрывают головку, я откидываю голову. Ни одной мысли, только ощущения. Невероятные. Я не думал, что это может случиться хоть когда-нибудь. Пальцы сами вплетаются в её волосы. Я не контролирую её движения, просто держу руки на её голове. Я помню её рот, осторожный. Нежный язык, плотно прилегающий к моей коже. Я на финишной прямой. – У вас всё в порядке? – стоит мама за дверью, я быстро отвечаю положительно, мама уходит. И в этот самый момент я кончаю. Резко осознаю, как я жалок. Ради собственного удовольствия снова позволил ей унизиться. Поднимаю её голову за волосы. Она смотрит на меня. С губы падает капелька чего-то. Хотя почему же чего-то? Я знаю. Это она и есть… Моя… Сильнее сжимаю её волосы. Как же я сейчас себя ненавижу! – Больше никогда так не делай! Ты мне противна! – морщусь, отбрасываю её голову, и рыжая падает на пол. Быстро встаю, застёгиваю ширинку, натягиваю майку. Бросаю на Холи взгляд. Она сидит, опустив голову. – Я сделаю, как ты скажешь, только прости меня, – шепчет. – Ты противна мне! – рявкаю, быстро выхожу из комнаты. На самом деле я противен сам себе. Я унизил её. В который раз. А может это праведное наказание? Я правильно делаю? Да! Буду так думать! – Мама, пусть О Ти останется сегодня у тебя. Только не подпускай к нему её! – Ты оставляешь сына мне? Я сама решу, подпускать к нему родную мать или нет! – шипит мама. – Делай что хочешь, – отмахиваюсь. – И, прости нас! – бросаю на прощанье, уезжаю.

====== Часть 80. Дуэль ======

Успокаиваюсь только, когда удаётся убить первую сотню орков. Выпиваю несколько банок пива. Желанное расслабление потихоньку накатывает на моё тело.

– Шен! – входит в дом Джаред. Что? Я говорил про расслабление? Забудь, Шеннон. Пришёл один из главных твоих раздражителей. – Что? – рычу. – Это я! – Да ну? Действительно ты? – поворачиваю голову. – Привез тебе поесть, – ставит на стол пакет. – Я тебе не рассказывал – я умею готовить, – снисходительно отворачиваюсь. – Это мама передала. – Что они делают? Как там Орландо? – мне безумно интересно. И я скучаю по сыну. – О Ти уже спит. Мама с Холи болтают на улице, кажется, пьют коньяк. – И рыжая пьёт? – раскрываю глаза. – О! Ещё как! Ну знаешь, побочный эффект лечения от маниакальных расстройств. – Пиво будешь? – предлагаю. – Да. Очень смешно! – кивает брат. – Лучше дай второй джойстик, – просит. Протягиваю ему второй, и убийство орков постепенно перетекает в убийство героя Джареда. – Эй, ты с ума сошёл? Нахрена убил? – Я случайно, – вру. Нет! Я целился именно в тебя! – Будь внимательней! Я набрал почти восемьсот очков! – Всё! Успокойся. Ты как маленький! Я набрал восемьсот очков, – передразниваю его. – Заткнись! – он наводит на меня электронную пушку и по экрану сползают куски моей электронной плоти. – Ты придурок? – ору. – Какого чёрта? – Оу… Ты чего? Может, сходишь на группу по управлению гневом? – Джаред отстраняется. – Я псих, по-твоему? – По-моему ты стал неуравновешенным. Где тот Шеннон, которого никакими усилиями не вытащишь на эмоции? – Сдох! – рявкаю. – Я заметил. Успокойся. Не повышай на меня голос! – Отвали! – бросаю джойстик на стол. Закуриваю прямо в кухне. – Эй, тут твой сын живёт. Не думаю, что ему полезно дышать этой дрянью! – Тебя никто не спрашивал! – улыбаюсь. – Смекаешь? – сверкаю глазами. – О! – кивает Джаред. – Так вот ты о чём! Я так и знал! Только не говори, что ревнуешь! – улыбается. – Больно ты мне сдался, – прыскаю. – Нет. Не меня. Её! Ты ревнуешь её ко мне, – щурит глаз. – Ничего тупее ты придумать не мог? – защищаюсь. – Ох, храбрец! – скрипит Джаред старческим голосом. – Я же вижу, как твои глаза метают молнии, когда я с ней болтаю, – чёрт! Он слишком хорошо меня знает! – А ты мог бы и постесняться так смотреть на неё. В глазах целые спальни похоти. Ты же её мысленно уже во все отверстия поимел! И это не сейчас началось, я заметил это в первый день вашего знакомства. И не строй из себя её друга, когда сам хочешь оттрахать! – сверлю брата глазами. – Ну прости! Не могу контролировать своё либидо! – улыбается. – Фу! Как ты можешь? Она мать моего ребёнка! – морщусь. – Вот и не забывай об этом! – рявкает. – Она мать твоего сына, и ты любил эту девушку! И сейчас любишь! Так что хватит над ней издеваться! Дай ей шанс, мать твою! И вынь голову из задницы, ты становишься придурком! – ругает он меня и уходит.

И когда это все стали такими умными? Провидцами? Хреновы учителя! Посмотрел бы я на вас, окажись вы на моём месте. Не уверен, братец, что ты бы сразу кинулся в объятия своей непутёвой жёнушки!

Утром приезжаю за О Ти.

– Он ещё спит, налей себе кофе, – машет мама в сторону кухни. Опять рисует свои лилии и петуньи. Вхожу в комнату к Орландо. Холи спит, свернувшись колачиком на диване. Сама безмятежность, само спокойствие и умиротворение. Прости за вчерашнее… – Доброго утра, – открывает глаза. – Я приехал за О Ти, – сообщаю. – Да, я знаю… Не за мной же, – тяжело выдыхает она и поворачивается ко мне спиной. Одеяло сползает и мне открывается татуировка под левой лопаткой. Это надпись. Я разбираю имя сына и своё имя. – Сделала тату? – шепчу, сажусь между кроватью и диваном. Она поворачивается ко мне, и наши лица сейчас друг напротив друга, на расстояние вытянутой руки. – Да, Шеннон, – кивает, прикрывая глаза. – Что там написано? – облизываю губы. – Я признаюсь сыну в любви и прошу у тебя прощения. На латыни, – отвечает она. – Тупость! – фыркаю. – Как скажешь. Тупость. Ты прав, – соглашается она со мной. – Да что с тобой? Так и будешь соглашаться со всеми оскорблениями? – повышаю голос, но потом снова перехожу на шёпот. Не хочу разбудить сына. – Я изменилась, – жмёт плечами. – Ты не изменилась! – качаю головой. – Я же вижу. Ты просто корчишь из себя тряпку! Но ты не такая, – качаю головой. – Просто будь собой. Орландо не нужна безвольная мать, – встаю, иду к двери, открываю. Почти выхожу. – Я не понравлюсь тебе… – шепчет мне в спину. – Но и такая ты нам не нужна, – тихонько закрываю за собой дверь. Она выходит следом. – Кофе, – прошу я. – Что? Кофе? Просто кофе и всё? Безо всяких там: свари, налей, пожалуйста? – поднимает рыжая брови. – Эмм… Свари, – развожу руками. – Пойдём, я покажу тебе, как включается кофеварка. Хотя… Ты уже большой мальчик, разберёшься сам, – кивает. – Эй, ты перегибаешь, – хватаю её за руку. – Перегнул ты. Вчера. Позволил мне отсосать тебе, и выбросил, как использованный презерватив, наполненный спермой. Я справилась с унижением, думаю, и ты с кофемашиной справишься, – кивает, выходит на улицу, убегает на пробежку. – Подлая сука! – рычу. – Шеннон, найди мне номер судьи! – строго просит Констанс. – Всё, мам. Не нужно судью! Больше не буду её обзывать! – отвечаю ей. – Учти, Шеннон! Я докажу, что Орландо не может жить ни с одним из родителей, что со мной ему лучше. И ты не посмеешь судиться с собственной матерью. И тогда вы сможете видеть ребёнка раз в месяц. По часу! – будто между прочего сообщает мама. – Ты страшный человек, мама! – раскрываю глаза. – Вот и не забывай об этом! – улыбается она. – Иди, приготовь страшному человеку чай! – выгоняет она меня. – Я люблю тебя, мам! – целую её в белую макушку.

Время тянется медленно. Мы с группой несколько раз выезжаем в короткие недельные туры. С Холи почти не видимся, но она всегда вежлива, молча выносит все мои колкости, претензии, обвинения в том, что она плохая мать, слишком мягкая, через чур уступчивая. Пытаюсь ей объяснить, что она в конец разбалует О Ти. Но она отвечает лишь счастливой улыбкой, и этими своими отговорками.

– Шеннон, ну как я могу ему отказать? Я не выдержу его сердитый или грустный взгляд. Каждая его улыбка, как глоток свежего воздуха для меня. Я уже лишила его своего присутствия в первые три года жизни. Не могу лишить его чего-то ещё. Даже в мелочах, – утирает слёзы. – Ну и плаксой же ты стала, – хмыкаю. – Ты оказываешь себе медвежью услугу. Ты дождёшься, рано или поздно он пошлёт тебя ко всем чертям. Тебе необходимо быть с ним построже, – киваю.

Я мудрый отец, чёрт возьми! Советую матери, как нужно воспитывать сына. Она молча соглашается. В конце концов я был отцом дольше, чем она была матерью.

Подцепила на своей йога-работе жуткий грипп, и вот уже неделю не видится с сыном.

– Папа, а где мама? Папа, а почему мама не выздоровела? Папа, а когда мама выздоровеет? Папа, а когда мы поедем к маме? Папа, а маме больно? Папа, а мы можем её навестить? Папа, а можно я отвезу ей ягодок? – и так до бесконечности…

Я закипаю от ревности. Когда я болею, он не приносит мне ягод, только смотрит на меня как на прокажённого и просит не обнимать, потому что я, видите ли, могу заразить его.

И чего он так к ней привязался? Она бросила его, а он любит её, кажется, сильнее, чем меня.

– Хочешь, поедем на пирс? Покатаемся на аттракционах? – предлагаю ему. – Нет, я хочу к маме! – Но мама болеет, Орландо! – повторяю в сотый раз. – Тогда я хочу болеть вместе с ней! – фыркает он. – Не говори глупостей, – отмахиваюсь. – Сам не говори! – Эй! Полегче! – предостерегаю его. – Сам полегче! – Орландо, ты сейчас возьмёшь тайм-аут! – наклоняюсь к нему. – Ты возьмёшь! – не отступает он. Упрямый ребёнок! – Ну-ка пойдём! – хватаю его за руку, ставлю в угол. Он громко сопит, верный признак – обиделся. Ну и пусть! Не будет переговариваться. Сажусь на диван, включаю детский канал. Специально прибавляю звук. – Не смей поворачиваться! – приказываю. Сопение становится ещё громче. Злится. Чёртов мамочкин характер. Ну ничего. Раз удалось перевоспитать её, перевоспитаю и тебя.

О! Вспомни мамочку…

– Да? – отвечаю на звонок. – Привет, – хрипит она. – Чего хотела? – Как Орли? – Не называй его так! Тысячу раз просил! – злюсь. – Как О Ти? – исправляется она. – Дай ему трубку. – Он не может говорить, он взял тайм-аут, – сообщаю. Слышу тихое дыхание прямо над моим ухом. – Встал обратно! – шиплю. – Ну папа! – психует он и возвращается в угол. – Стой, пока не разрешу тебе выйти! – я наигранно строг. – Ты слишком резок с ним, – кашляет Холи. – А ты слишком мягка. И не учи меня, как воспитывать сына. Я разбираюсь в этом больше тебя. И я не хочу, чтобы он вырос капризной истеричкой, как его мамочка, – фыркаю. – Хорошо. Я всё поняла. Передай, что я его люблю и очень соскучилась! – Нет! – отказываюсь. – Сама скажи! Орли! – зову. – Тьфу! О Ти! Придумала ребёнку идиотское имя! – рычу. – Мама зовёт тебя, – протягиваю телефон. – Мама, папа меня поругал, – ябеда. – Я брал тайм-аут. Не знаю за что, – жмёт плечами. – За то, что ты переговаривался со мной! – раскрываю глаза. – Папа говорит, что я с ним переговаривался. Нет, не переговаривался, мам, – качает головой. – Лгун! – показываю ему язык. Орландо улыбается мне. – Мамочка, когда ты поправишься? Я хочу к тебе! – начинает ныть. Она что-то долго ему говорит, он кивает ей. – И я люблю, – отдаёт мне телефон. Обходит диван, садится ко мне на колени. Крепко обнимает меня за шею. – Папочка, прости меня, пожалуйста! Я больше никогда не буду с тобой переговариваться, – шепчет мне на ухо. – Я буду хорошим мальчиком. Я тебя люблю, – последняя фраза звучит совсем таинственно. Улыбаюсь. – Я тебя тоже люблю, О Ти! – целую его в висок. – Это мама сказала мне так сказать, – буднично сообщает он, спрыгивает с моих коленей и садится в круг, которой выстроил из своих машин. Качаю головой. Из тебя ужасный шпион, сынок!