части самочувствия.

106

– Доброго Вам вечера, любезный Всеволод Федорович. Рад видеть вас во здравии, - с

легким, благородным поклоном барон пожал руку Руднева.

– Спасибо. И Вам здравствовать, многоуважаемый Владимир Борисович.

– Я уж решил лично доковылять, Вас проведать. Не взыщите, думал, что после таких

дел Вы еще не вполне в силах к ужину пожаловать. Это надо же было всех так напугать? –

за участливым тоном и кротким взглядом министра Двора и командующего Главной

квартирой в одном лице, проскальзывал деликатно скрываемый, беззлобный сарказм.

– Владимир Борисович, бес попутал. Примите еще раз глубочайшие мои извинения.

Перед Государем я уже покаялся.

– Полно, милостивый государь. Я – что? Много разного повидал уже на этом свете, да

и на прицел к Вам не попал, охранила Заступница, - Фредерикс негромко рассмеялся, -

Меня Вам удивить не удалось. А вот Федор Васильевич Дубасов на Вас здорово осерчал.

Это он у Вашего одра только таким спокойным был, чтоб не навредить, Боже упаси. Ну, а

уж коли Вы на ногах… теперь уж, мой дорогой, потерпите. Отдраить он Вас собирается.

– Господи, сколько же мне теперь это дело пьяное поминать будут?..
– простонал в

сердцах Петрович.

– Сколько? О том точно только Господь ведает. Но по праздникам - это завсегда-с!..

Шучу! Шучу… - рассмеялся явно довольный своим чувством юмора Фредерикс, - Ну-с, не

буду мешать вашей вечере, Государь сегодня только моряков собирает.

С этими словами барон звякнул шпорами и с достоинством откланялся, а Петрович,

перекрестившись для храбрости, двинулся навстречу неизбежному. Или на званый ужин,

или на плановую раздачу слонов…

При его появлении в тамбуре, двое вытянувшихся по стойке «смирно» казаков

конвоя, всем своим крестоносно-парадным видом неопровержимо засвидетельствовали:

Государь-Император здесь. За дверью слышались оживленные голоса и дружный смех. И

хотя Петрович совсем недавно провел в обществе царя пару часов, и расстались они более

чем довольные друг другом, на душе котята скреблись.

Может быть, это он остался доволен, а что там, на душе у самодержца? Не зря же

Василий предупреждал, что у царя его внешняя бесконфликтность – штука обманчивая.

Передавишь, попадешь не под то настроение, станешь «не комфортен», и – ага!.. Следом

за Витте, Дурново и всеми прочими, как это в реале бывало. Но даже если сам хозяин пока

всем удовлетворен, это только полдела. Ведь сейчас предстоит близкое знакомство с

людьми, входящими в ближний круг Николая, с теми, с кем ему теперь предстоит работать

и общаться. Причем не факт, что условия этой работы будут напоминать его вольницу на

крейсере или во Владивостоке, а общение приведет к взаимопониманию.

Конечно, в Порт-Артуре он с Макаровым и Моласом сработался и как подчиненный.

Обстановка обязывала. Оба они оказались людьми серьезными и ответственными, для них

дело было выше личных амбиций или обид. А как то оно будет сейчас? Со здешней

адмиральской братией. С его-то безтормозным характером и их свитской гордыней?

«Как будто у Дубасова, формально моего непосредственного начальника, своего

гонора меньше. Ага! Как же. А с Бирилевым, - тут все еще веселее. Этот деятель прямо

мне не подчиняется, но завязано на него будет, как на человека командующего всем нашим

казенным кораблестроением, очень много всего.

И при этом глубина его познаний в этом самом кораблестроении давно на флоте

служит источником анекдотов. Чего стоит попытка раскачать по его приказу ставший на

песчаную банку броненосец посредством перебежек пары сотен матросов с одного борта

на другой. У аналогичной толпы тараканов, попытавшихся так раскачать таз с водой,

успехов могло бы быть больше. Или резолюция на рапорте с просьбой прислать десяток

французских свечей зажигания для требующего ремонта двигателя внутреннего сгорания,

гласящая: «довольно будет 20-и фунтов казенных, стеариновых». И вершина «умственно-

волевой конфигурации», между прочим, в должности Морского министра, - подпись не

глядя в текст под Бьеркским договором! Хорошо хоть, что молодому Костенко он