Легат не спал. Светильник горел тускло, и я видел лишь спину в блестящем пластинчатом доспехе. Квириний стоял у окна и смотрел в темноту – туда, где замер испуганный город. Увидев меня, он не удивился:

– Зачем ты здесь, Лугий?

– Ты знаешь, зачем, легат.

Он снова отвернулся к окну:

– Знаю.

Слово упало тяжело, как топор.

– И ты знаешь Визария. Он честен до тошноты.

Квириний всё же ответил, хоть неохотно:

– Он всегда поступает согласно своим убеждениям. И если он вдруг решил, что стремления гуннов справедливы… Галл, ты плохо изучил его. Непобедимое Солнце, да он может быть таким хитроумным и изощрённым, что нам, простым солдатам, никогда не разгадать!

Не мог с ним не согласиться. Порой Визарий становится непостижимым. Но я всё же уверен в нём. Он спас мне жизнь.

Квиринию тоже. Я стоял рядом с ним и видел, что он сожалеет.

– Мы были друзьями, Лугий, это так. Но он всё же понесёт наказание.

– А если он невиновен?

Легат положил руку мне на плечо:

– Ты простой воин, галл. Ты не знаешь, как тяжело вести за собой людей. Посмотри туда, на этот город! Люди напуганы. Они жаждут защиты. Им просто необходимо знать, что возмездие приходит неотвратимо.

Визарий никогда не говорил о возмездии. Он предпочитал слово «справедливость». Неужели теперь справедливость требует ЭТОГО?

– Подумай, Лугий, он ведь не спорил.

Рука легата всё ещё лежала на моём плече. Я подумал, сможем ли мы быть друзьями, если Визария…

– Как с ним поступят? По законам Империи преступника можно отправить в каменоломни.

Визарий выжил на арене, неужели тут выхода не найдёт? Да и я не буду сиднем сидеть – вытащу!

Но Квириний качнул головой:

– Боюсь, что для НИХ этого мало. Этим город не успокоить. Поэтому завтра я казню его. И так, чтобы видели все.

Надежды не осталось. Есть, значит, мгновения, когда не может спасти ни благодарность, ни дружба. Ни справедливость. И если бы Меч Истины…

Меч Истины! Я внезапно понял, как должен поступить.

– Если тебе нужно свершить правосудие публично, доверь это мне. Я вызову Визария и убью его!

Наплевать, что я не посвящён! Легат об этом не знает. Да это и неважно, по большому счёту. Меч Истины будет сражаться, защищая невиновного. Себя самого. И убьёт меня. И останется жив, потому что правда на его стороне. Я отчего-то понимал, что так будет правильно. Как будто всю жизнь шёл к этому мигу. Я, Лугий, прекати-поле, бродяга и забулдыга, человек без веры и закона. Я могу послужить справедливости, потому что и в самом деле нет ничего важнее! Люди должны знать, что она бывает.

Мне хотелось казаться спокойным…

– По нашим правилам, обвиняемый должен знать, что я его вызову. Позволь мне увидеться с Визарием. Клянусь, что скажу ему только это.

Я нес безбожную чепуху. Если Квириний знал хоть что-то о Мечах, он распознал бы это в два счёта. Но он не заподозрил обмана.

Не знаю, для чего мне так нужно было это сделать. Визарий и без того убьёт меня и не вспотеет. Но я просто хотел удостовериться, что он в порядке. Что он будет спать остаток ночи, готовясь к поединку, а не раздумывать, измеряя шагами свою клетку. Надеюсь, руки ему развязали.

Всё было так, как я предвидел. Он не спал, измеряя шагами клетку. У клетки скучал один часовой. За моей спиной был лишь Квириний Грат. Прутья клетки в руку толщиной, но ключ от замка… А потом я увидел лицо Визария и понял, что он этого не сделает. И мне не позволит.

Визарий, у тебя в голове ведро мозгов, хотя порой ты поступаешь так, словно там ведро помоев! Ты должен понять, что я задумал, потому что я скажу совершенно иначе!

– Эй, долговязый! Готовься к смерти! Завтра я брошу тебе вызов по Правде Мечей.

Сначала закричали его глаза. А потом он сам, и яростно тряхнул прутья решётки:

– Не делай этого, Лугий! Я же убью тебя, дурак несчастный!

Вот именно, дружище! Рад, что ты это понял.

Квириний Грат стоял позади и непонятно глядел на нас…

*

И почему я решил, что он будет спать в эту ночь? После того, что я ему сказал. Психовать он будет – ещё больше, чем раньше. Дурень, как есть! И я тоже хорош. Пять месяцев провёл в каком-то полусне, и теперь лишь проснулся. И как хорошо понимаю Визария сейчас, когда нам уже ничего не осталось.