– Синерожий? Гарпал, погонщик скота. Пригоняет в город то, что купили другие, более удачливые. Что-то его сегодня нет. Не ушёл ли за гуртом?

Это было бы совсем не ко времени!

– А где ещё он может быть?

– Если не здесь, то в термополии на Гончарной улице. Только в этой распивочной ему ещё наливают в долг.

И я пошёл на Гончарную улицу. Винный погребок найти оказалось несложно – он помещался в самом гнилом и вонючем углу. Я мог идти, как собака, по запаху. А синерожий Гарпал помещался в самом тёмном и вонючем углу термополия. И по мутным его глазам угадывалась нешуточная жажда. Для утоления которой явно не хватало средств.

Я заказал самый большой кувшин того пойла, которое пьёт Гарпал обычно. На моё счастье, это не было дорогое вино, иначе ушли бы все оставшиеся деньги. На ходу отпил из кувшина и сразу решил, что эту бурду Гарпал будет лакать один. Ему как раз хватит, чтобы сделаться добрым и ласковым.

Сегодня я мог разглядеть его подробно. И убедился, что погонщик Гарпал – это такой тип законченного подонка, придать которому человеческий облик не могут даже боги. Лицо с расплывшимися чертами и одурелым взглядом не превосходит осмысленностью зад, обтянутый штанами, засаленными до того, что трудно различить, из чего они сшиты: то ли кожа, то ли шерсть. И аромат, исходящий от этого существа, валит с ног не хуже кулака. Вот интересно, как я тогда этого не заметил, когда он на мне верхом сидел? Верно, занят был.

С самым приветливым лицом плюхнулся на скамью рядом с Гарпалом и поспешно нацедил ему в стакан, пока он меня не разглядел. Погонщик проводил взглядом струю жидкости, наполняющей сосуд, а потом выпил залпом. Так, можно считать, что приветствие состоялось!

Я промешкал налить ему второй, решая, сможет ли он говорить, если я продолжу в том же духе. Этого времени хватило, чтобы до замутнённого сознания Гарпала добралась мысль, что ему не наливают. Он со скрипом повернул свою бычью шею и увидел меня.

– Ты!

Я улыбнулся так, что думал - рот порву:

– Приятель, вот увидел тут тебя и решил извиниться за тот раз. Вино будешь? – и поспешно набулькал снова. Эреб с ним, своя рожа дороже!

Думаете, он отказался? На установление дружеских связей ушло полкувшина. По времени это было недолго. Когда он размяк, я мог безопасно приступать к расспросам.

– Гарпал, как ты того кривоногого в таверне, а? Мне бы так!

Погонщик довольно крякает, разглядывая свои волосатые руки – каждая с мою ляжку величиной.

– А с чего он к тебе пристал, этот гунн?

Справедливости ради, это Гарпал пристал к гунну. Но сейчас это неважно.

– Гунн?

– Ну, да! Ты не заметил, что плоскомордый был гунном? Он на тебя, а ты его ка-ак!..

Вот эта тема Гарпала увлекает больше:

– У-у, я его…

Да, он всегда такой красноречивый!

– Подлая гуннская рожа! У него ещё ноги такие кривые, он, верно, катится, а не ходит.

Изо всех сил пытаюсь вспомнить ещё хоть какие-то приметы лазутчика, чтобы пробудить заскорузлую память Гарпала. Ничего на ум не приходит. Гунн был осторожен и внимателен. Не случись ему ненароком толкнуть это мясо, даже Визарий бы ничего не заметил.

– Слушай, а ты бы смог сказать легату, что видел того плоскомордого в таверне перед набегом?

Смотрит на меня тяжелым бычьим взглядом.

– Гарпал! Ты смог бы узнать его?

– Ум-м… кого?

– Ну, гунна – плоскорожего, кривоногого страшилу! Сделай это для меня, а? Мы же с тобой вместе дрались!

Надеюсь, он не вспомнит, с кем именно!

– Ага… - говорит Гарпал. Неужели просветление. – А ты кто?

Так, приехали. Начинаем снова. Хозяин, ещё кувшин!

Когда всё закончится, Визарий полмесяца будет поить уже меня. И хорошим вином, заметьте. В благодарность за спасение.

И снова я что-то упустил. Какой-то решающий миг, когда рассудок покинул погонщика. Он внезапно заревел бугаём и ударил кулаком по столу:

– А-а-а! Убью!!!

Свидетель хренов, разрази его Юпитер!

Я успел увернуться, и первое, что сокрушил Гарпал, был опустевший кувшин. Второе – челюсть соседа слева. Не считайте меня трусом: впервые я сбежал без малейших угрызений совести. Если он меня расплющит, моего задумчивого друга ждут большие неприятности.

*

Это была очень долгая ночь. За свою жизнь не припомню дольше. Я несколько раз из конца в конец прошёл улицу, где мы обнаружили степняка. Не было надежды найти тело, но может, мне встретятся те ребятки, что его зарезали? Не знаю, как стал бы я их убеждать.

В самый глухой час ночи начал ломиться в ворота имперского лагеря. До сих пор загадка, почему меня впустили. Угрюмый центурион с фурункулом на щеке молча выслушал сбивчивые уверения, что мне надо говорить с легатом, а потом сам провёл меня в принципий. Кажется, я видел этого воина вечером у пожарища, когда забрали Визария. Он меня точно видел.