СЛЕДСТВИЕ

Первые допросы придали уверенности в том, что мы на правильном пути. Постовые наряда на станции метро «Жда­новская» начисто отрицали факт задержания Астафьева. Опознания, очные ставки, изучение изъятых документов... Постепенно прояснялась картина...

На службу постовые заступили в 1(> часов. Как это делали не раз, занялись грабежом задержанных. Пока еще на свои деньги Мерзляев купил вина. Закуску отобрали у доставлен­ного в комнату милиции пьяного пенсионера, получившего в этот день в магазине праздничный заказ. У троих любите­лей спиртного, которых привели в комнату милиции чуть позже, забрали деньги, и Мерзляев только успевал бегать в магазин. Вскоре опьяневший Масохин заснул в одном из подсобных помещений. Оствльиые продолжали «нести служ­бу».

По свистку Воротилиной за очередным «карасем» побежа­ли Лобов и Емешев. Такого «улова» у постовых со «Жданов­ской» еще не было.

— Это «комитетчик», — на ходу бросил Лобов Мерзляеву, поспешавшему к ним на помощь, и подмигнул, показывая на коробку с обувью, которую держал в руках Астафьев. Внештатный сотрудник тут же рванул ее к себе и забросил в подсобное помещение.

В комнате милиции Астафьева затолкали за барьер и при­ступили к личному обыску, преодолевая силой слабое сопро­тивление задержанного. Астафьев пытался убедить пьяных блюстителей порядка в том, что он — офицер и сам предъя­вит содержимое своих карманов. Особое раздражение посто­вых вызвал отказ отдать служебное удостоверение сотрудни­ка КГБ. Астафьева начали бить... После очередного резкого удара (в живот и потом — ребром ладони по шее) Вячеслав Васильевич потерял сознание.

«Ну а что вы сделали с ним потом?» — именно этот вопрос мы задавали четверым подозреваемым, которые к исходу дня уже не отрицали, что, превысив власть, избивали задер­жанного. Все они твердили одно: «Потом мы его отпустили». Лобова, Емешева, Лозу и Масохина арестовали.

Да, трудным он выдался, этот первый день расследования обстоятельств гибели Астафьева, но самый главный сюр­приз ожидал меня вечером.

В кабинете одного чиновника, к которому зашел по делу, сидели несколько незнакомых мне мужчин, в том числе полковник внутренних войск. Заверив, что рады познако­миться со мной, присутствующие предложили выпить вместе с ними. Ничего, кроме удивления, это предложение не вызвало, и я, сославшись на то, что сейчас не время для застолья, ушел.

«Говорить или не говорить об этом Запорожченко?» — только об этом думал я, собираясь уезжать домой. Вспом­нив наш разговор о взаимном доверии, решился.

— Да, ситуация интересная. — Олег Дмитриевич заду­мался. — Знаешь, домой тебя проводят мои ребята. Так будет спокойнее.

Тут же договорились, что, если наше предположение о возможной провокации не подтвердится, лишнего шума поднимать не будем.

У подъезда меня ожидали двое. Перекрывая вход, они всем своим видом демонстрировали агрессивные намерения. Позже я не раз думал: на что они рассчитывали? Не знаю, но думаю, что между нами могла начаться как минимум перепалка, как максимум — драка... Подоспела бы милиция, и я «в нетрезвом состоянии» оказался бы там, где искали встречи со мной... Комментарии к остальному, как говорят, излишни. От расследования дела меня бы отстранили, а как бы повел себя другой следователь в эти первые и самые трудные для судьбы дела дни — кто знает?

А тогда я остановился в растерянности. Из автомашины вышли сопровождавшие меня работники КГБ.

— Мы надеемся, товарищ может пройти? — спросил один из них.

Последовала пауза. Двое угрюмо посторонились.

— Идите спокойно и, главное, не волнуйтесь, завтра мы за вами заедем.

На этом мы расстались. Но насколько спокойной была для меня эта ночь, догадаться нетрудно.

Наступивший день успокоения не принес. Изучение изъя­тых документов, анализ складывающейся обстановки позво­лили прийти к выводу о том, что мы столкнулись с процве­тавшими в московской «подземке» преступлениями. Но глав­ным было то, что эти преступления систематически укрыва­лись. Стало понятно, что разоблачение происходившего в столичной милиции может быть подобно взрыву, что заин­тересованные лица предпримут все возможное, чтобы на первоначальном этапе расследования, когда доказательства еще расплывчаты и до истины далеко, нейтрализовать следо­вателя и тех, кто работает по делу вместе с ним.

— Похоже, нам объявили «войну», — с грустью сказал мне Олег Дмитриевич Запорожченко и добавил: — Мы полу­чили указание заняться обеспечением твоей безопасности всерьез...

Да, в такие переделки я еще никогда не попадал. Все переезды по городу в рабочее и нерабочее время — только на специальной автомашине. Дочь в школу и обратно — таким же путем. Как-то она даже расплакалась:

— Перестань меня возить, надо мной весь класс смеется. Все спрашивают: «Кто твой папа, что от порога дома и до пороге школы тебя возят?»...

Пришлось объяснить, что такая у меня работа и ничего тут не поделаешь, а успокоил ее тем, что маму тоже охра­няют.

Не обошлось и без курьезов. В один из дней, возвращаясь домой, на лестничной площадке встретил соседа. Поздорова­лись, заговорили. Неожиданно распахнулись створки лифта, и перед нами появились трое плечистых парней.

— Владимир Иванович, все в порядке?

Растерявшись, я только успел кивнуть головой, и они тут же исчезли.

— Это что такое? — спросил, заикаясь, испуганный сосед.

— Так меня охраняют, — объяснил ему.

— Ну у тебя и работка! — услышал в ответ.

Я же с теплотой и благодарностью подумал о товарищах с площади Дзержинского, которые держали слово и обеспе­чивали мою безопасность.

Между тем мы упорно, шаг за шагом, продвигались впе­ред. Факт задержания Астафьева и его избиения в комнате милиции можно было считать догнанным, но кто и как его убил, мы пе знали. Только позже выяснилось, как тщатель­но инструктировали обвиняемых и сколько версий проис­шедшего с ними проработали.