43

Нужный путь для жидких ног,

чтобы, об пол шмякнув глухо,

в притемнённый уголок

уволочь орехом брюхо

и сквозь дрёму наблюдать,

шевеля во тьме усами,

как людей голодных рать

важно клацает зубами,

перекашивает рты,

раздувает дыней щёки —

очень жадны до еды

мы, которые двуноги.

Научи меня, аскет,

быть мудрей, чем время оно,

жить на паре крох котлет

или капельке бульона,

ибо пусто в кошельке

и кредит не обещают,

а стакан в моей руке

только зубы греет чаем.

Мы с тобой, считай, родня

при посредстве обезъяны.

Научи же, брат, меня

стать столовским тараканом!

1999-ый, "ЗАСТОЙ"

Ярославль, "перемычка", весна,

и полдома в кромешном запое —

"левой" водки хмельная волна

захлестнула народ Нефтестроя.

Похмеляются с дрожью с утра,

уж давно позабыв чувство меры,

44

урки, лохи, менты, доктора,

работяги и пенсионеры,

чтобы вечером снова пошёл

кавардак по гудящим квартирам...

Сон сивушный бредов и тяжёл,

но опять прерывается пиром:

с искривлённым засохнувшим ртом

кто-то всё же дойдёт до палатки...

Не забыть мне до смерти тот дом,

чёрный год, что собрал три девятки:

мучит граждан чеченский позор

и похмельный оскал президента;

крупный вор попадает в фавор,

остальные — часть эксперимента...

Сколько выпила Русь в этот год

"самопала" и собственной муки!

Друг-афганец кричал:"Пулемёт

дайте мне поскорее же в руки!".

Колобродила глухо страна,

зрея к бунту от язвы запоя...

Мы тогда осознали сполна,

что такое явленье "застоя".

* * *

Повторенье — мать мученья:

как мне ненавистен он —

в мгле ночного заточенья

часовой соседский звон!

Сон мой лёгок, словно пенка;

чуток слух в моих ушах.

Каждый час ломает стенку

Командора медный шаг.

45

Донжуан влюблённой жизни,

я пока что не дрожу,

но бессильным мягким слизнем

до утра лежу, лежу.

На рассвете засыпаю

и бесцветно снится мне:

яма узкая сырая,

жаба мерзкая на дне.

РАЗВЕДЧИК

— Я мальчишкой мечтал о славе

и о подвиге на виду,

а теперь вот на переправе

под бордюром лежу и жду.

Сыплют "духи" и сыплют наши

над рассветным мостом свинцом...

И лежу я с мечтой о каше

перед самым, может, концом.

Да, о пшёнке из русской печки,

в плошке вытомленной простой,

о распаренной той, о млечной,

с хрусткой корочкой золотой —

доставала её мамаша

из печи на исходе дня.

Как вкусна была эта каша!

И неведомо где Чечня...

Батальонные миномёты

хором гавкнули по мосту!

Не дойти мне до нашей роты,

закопавшейся в высоту.

46

"МЕЧЕННОМУ"

Ты, с дьявольской отметиной на лбу,

спустивший, словно свору псов, судьбу

на нас, всё жив, хотя погребены

миллионы, что тобой соблазнены,

поверившие в то, что ты изрёк,

затянутые в вольницы поток,

а глоток перегрызенных их хруст

по кладбищам летит, как смерча куст...

Юрист-юлист, политик, грязный в ложь,

на взяточные доллары цветёшь,

а, тех же степеней лауреат,

Иуда ждёт, когда сойдёшь ты в ад.

Напрасно ждёт, страшнее выбран суд

тебе, царя Руси сыгравший шут!

КАМОРКА

В трущобном доме на пригорке

среди глухого городка

он вырос в дедовой каморке,

хранящей запах чердака.

Кровать и шкаф, да неба крылья

в карнизом сплющенном окне —

вот всё, что знал из изобилья,

и был доволен тем вполне.

Он не пытался прятать душу

за стенки мёртвые вещей,