Наверное, самыми бесполезными секундами в его жизни были те, когда он был заперт в подземелье Малфой-Мэнора, пока Гермиону пытали наверху. В эту минуту он чувствовал себя как никогда бесполезным – как никогда бессмысленным. Это было то, что ему легко было вспомнить, хоть он и пытался это подавить. Но он помнил, как там, в подземелье, пришел к осознанию, что если он не может ее спасти, то с тем же успехом может убить себя, потому что в его жизни не было смысла. Но каким бы бесполезным он не чувствовал себя потому, что не мог ничего сделать, он был абсолютно уверен, что именно в эту минуту он понял, что любит ее. Что она ему не просто нравится… а что он ее любит. И в эту минуту появилась мысль, что, может быть, в его жизни есть смысл.

Но все же он продолжал чувствовать себя бесполезным.

Он был бесполезен при рождении своих детей, и со временем лучше не становилось. Из новорожденных они становились малышами… И он был бесполезен в смене подгузников и правильном нагревании бутылочек. Малыши вырастали в детей… И он был бесполезен в помощи с их уроками и слежении за тем, чтобы они ели нужное количество фруктов и овощей. Потом дети вырастали в подростков… И в этом он точно был бесполезен. При первой же подростковой истерике Роуз, когда она наорала на родителей, говоря, как она их ненавидит и что хотела бы никогда не рождаться, он понял, что у него и надежды нет не быть бесполезным в их подростковые годы.

И теперь его сын ждал ребенка, а дочь билась на грани депрессии из-за потери своего парня… Он понял, что их взрослые годы не будут легче. На самом деле он совершенно не имел понятия, что ему с ними делать, поэтому делал все, что мог, и надеялся, что просто то, что он рядом, будет для них достаточным.

Но все же у него было ощущение, что они сочли это охрененно бесполезным.

Роуз не знала ни одну девицу из этих журналов, но и не собиралась узнавать.

В этом не было смысла, верно? Если бы она знала имена потаскух на этих фотографиях, это не дало бы ей ничего, кроме имен тех, на ком она могла сфокусировать свою ненависть. А она не хотела никого больше ненавидеть.

Она хотела ненавидеть только себя.

Она поняла, что легче направлять гнев и ненависть на одну конкретную цель. Она не была уверена, что у нее хватит душевных сил ненавидеть больше, чем она уже ненавидела. Еще немного, и она понимала, что может по-настоящему взорваться. Если честно, она вообще не была уверена в своем душевном состоянии.

На самом деле она была совершенно уверена, что точно спятила.

Она провела приличную часть своей жизни, ходя на терапию, – это уж точно знак психической нестабильности. Только когда ей было около восемнадцати, и она уже покидала Хогвартс, она смогла убедить своих родителей (и себя), что она «нормальная» и что ей больше не нужны по-идиотски дорогостоящие еженедельные встречи с психологическим целителем. Она была «в порядке», убеждала всех она, потому что в ее жизни все хорошо, вокруг нее были хорошие люди, и она поняла и приняла тот факт, что эти люди любят ее.

И все это было благодаря нему. Скорпиусу. Он любил ее, она это понимала – и ей было легче принять и любовь других людей.

Так что она была «в порядке».

Вот только она совершенно точно не была.

Определенно она была совершенно нахер сумасшедшая, и ее следовало бы запереть и никогда не выпускать. Если бы родители хоть немного о ней волновались, они немедленно увезли бы ее домой, проверили бы в больнице, заперли ее и заставили бы там остаться. Потому что только вопрос времени, когда… Что именно вопрос времени, она не знала, но знала, что это только вопрос времени.

Когда ей было пятнадцать, она верила в страсть. Когда ей было шестнадцать, она верила в доверие. В семнадцать она верила в любовь. В восемнадцать – во взаимное предназначение. А теперь в девятнадцать она верила… Во что она верила? В ложь? В ненависть? В злобу к самой себе? В провал?

Потому что именно этим словом можно описать всю ее жизнь – Провал.

Она провалилась как дочь. Провалилась как сестра. Провалилась как любимая девушка. А теперь она в одном экзамене от провала как целитель.

Это была ее вина – во всем до единого. В глубине души она знала, что заслужила всю боль, которую теперь ощущала, но от этого легче не становилось. От этого она не приближалась к пониманию того, что она совершенно не стабильна психологически и просто, нахрен, сумасшедшая.

Так что она не справлялась с этим. Она это игнорировала. Она притворялась, что это неправда.

Вместо этого она решила ненавидеть.

Но она никогда не ненавидела этих девчонок из журналов.

Скорпиус не был уверен, когда именно его жизнь превратилась в публичный спектакль.

Он не был уверен, когда все изменилось до такой степени, что он не мог пройти по улице, не получив в лицо фотовспышку. Как будто теперь все, что он делал, было достоянием общественности и тут же разносилось по всем газетам и журналам, словно он какая-то звезда. Он серьезно не считал себя звездой, так что он не понимал, почему так считают другие.

И было намного легче поймать женщин на этот псевдо-зведный статус. Он понял это очень быстро. Казалось, что он не может даже укрыться от женщин. Они постоянно искали его, и болтали с ним, и качали перед ним задницей и сиськами, трясли волосами и хихикали громче, чем ему могло бы понравиться. Он скоро понял, что большинство женщин плоские и раздражающие, по крайней мере те, который постоянно с ним заговаривали.