Но на них все равно было приятно посмотреть.

Но это было все, что он делал.

Как бы они не жаждали с ним переспать, он совершенно это игнорировал. Он решил совершенно не обращать внимания на то, что они практически стаскивали с себя трусики у всех на глазах, когда он был рядом. Он решил не думать о том, что по крайней мере по паре женщин за вечер предлагали ему отсосать. Он предпочел делать вид, что его вовсе не убивало то, что он их отвергал.

Он был мужчиной и, согласно магловским исследованиям, о которых он прочитал в каком-то журнале, был на пике своей сексуальной активности. В его девятнадцать в нем был максимальный сексуальный потенциал. И он в это верил, учитывая, как болезненно ему было столько раз говорить «нет». И если честно, он даже не понимал, зачем он это делает. Какой в этом смысл? Чего он ждал?

Роуз?

С Роуз было покончено. Он не знал, как можно любить и ненавидеть кого-то одновременно. Он не знал, как она могла так поступить с ним после всех этих лет, как она могла сказать «нет»… Он не знал, почему она не чувствовала то же, что и он, но знал, что если бы чувствовала, не сказала бы «нет». Она была самым умным человеком из всех, что он встречал, так что вряд ли она была настолько глупа, чтобы думать, что может отвергнуть его предложение и сохранить видимость нормальных отношений. Нет, она хотела это завершить, он лишь дал ей повод и оправдание.

Но все равно он не мог заставить себя быть с кем-то другим.

Может, он спятил. Или, наверное, она наложила на него заклинание, пока он не видел, – заклинание, которое заставит его навеки хранить безбрачие, если он не с ней. Если честно, она могла это сделать, она была для этого достаточно коварной и мстительной, когда хотела. Не говоря уже о том, что она вполне могла найти и применить (или даже изобрести) такое заклинание. Она была настолько талантлива.

Так что, наверное, так все и было.

Он отказывался верить в иное, потому что это означало бы признать, что он не покончил с ней и что он не хочет быть ни с кем, кроме нее. А он не хотел этого делать. Он был уверен, что она совершила самый ужасный грех, какой можно было совершить, а ему приходится за это платить.

Так что он с головой ушел в игру. Он проводил вечера в барах, напиваясь, а дни на квиддичном поле, надрывая себе задницу, чтобы стоить всей этой славы. Он хотел попасть в сборную Англии и собирался чертовски хорошо поработать, чтобы его заметили. Так что это он и делал. Работал над своей работой, пока не терял способность работать.

А по ночам отправлялся домой со слишком большим количеством алкоголя в организме и именами разных женщин в карманах, но в постель он падал один. И спал до утра, когда просыпался и начинал все снова.

Ал многое знал о своей семье.

Он знал, что его дед отдал бы свою левую руку за то, чтобы один день побыть маглом и посмотреть, как они живут и каково это, когда надо полагаться только на электричество, машины, телефоны и все такое. Он знал, что его сестра глотает больше дури, чем они с братом за всю жизнь видели и что она так хорошо скрывает эту привычку, что родители и представления о ней не имеют. Он знал, что его брат влюблен в девушку, которая не любит его, и он верно предсказал, что в итоге все закончится только хуже, и она снова разбила ему сердце. Он знал, что у его кузины Доминик есть жених по имени Джек, но в то же время она встречается с коллегой по имени Джон. Он знал, что Тедди думает, что его дети ненавидят его и что он обижается на Виктуар больше, чем это показывает, за то, что она не защищает его перед дочерьми. Он знал, что его собственная мать иногда втайне обижается на них, потому что она скучает по своей квиддичной карьере и никогда так и не сможет узнать, насколько успешной она могла бы быть. Он знал, что Лэндон разбил дорогую вазу на кухне Норы и обвинил в этом Дору, чтобы не получить.

И он знал, что Роуз спятила.

Не в забавном варианте спятила… По-настоящему, серьезно спятила.

Иногда он о ней волновался. Иногда он читал ее письма и задавался вопросом, насколько она близка к тому, чтобы сделать что-то по-настоящему ужасное. В ее письмах не было ничего кроме отчаяния, злобы и печали. Иногда он действительно о ней волновался.

Он чувствовал себя немного виноватым, правда. Он был не самым лучшим другом с тех пор, как они покинули Хогвартс. Но случилась жизнь. Случилась академия авроров… Случилась Ирландия… И их развело. Это нормально, думал он, но это все равно не подавляло чувства вины. Он спросил Элизабет, чувствует ли она то же, и она ответила, что да. Но она не думает, что это только ее вина, сказала она, потому что в последние годы у Роуз мало оставалось времени на кого-либо еще кроме Скорпиуса.

Так что неудивительно, что, когда он ушел, она тут же погрузилась в депрессию.

Он думал, что, может, ему надо кому-то сказать, может, ее родителям или своим родителям… Но он этого не сделал. Он не знал, почему. Он думал, что, может, они могли бы ей помочь. Но в то же время он думал, что они могут решить, что он преувеличивает, и не сделать ничего, а Роуз будет зла на него всю оставшуюся жизнь.

Так что он ничего не сказал.

Так что он просто жил совершенно нормальной жизнью, жалея брата, которому разбили сердце, кузена, которому приходится иметь дело с публичным скандалом из-за подростковой беременности на глазах всего мира и газет, и кузину, которая, наверное, внутренне умирает, потому что ее сердце разбито и она каждый день читает газеты, но рассматривает не истории о ее еще нерожденном племяннике, а фотографии ее бывшего парня в окружении шлюх, висящих на его шее или руке.

Но что хорошего было в этой жалости?

Это было бессмысленно, так? Но что еще он мог предложить? Он не знал. У него ничего не было. Так что он сочувствовал им и жалел их про себя.

И продолжал жить со своим секретом.

Когда Джинни было шесть, она пообещала себе, что однажды она вырастет и у нее будет красивая дочка, которая будет намного лучше, чем все эти куклы, аккуратно сложенные на ее кровати.

Дочку будет намного веселее одевать, чем кукол, с ней будет интереснее играть, чем с куклами, и она будет намного умнее кукол (например, она будет говорить). Она в этом даже не сомневалась и с того самого дня была уверена, что однажды у нее будет собственная маленькая девочка, с которой она будет делать все эти забавные девчоночьи вещи и которую будет защищать от шуток и обид старших братьев, на которых девочка будет обречена, – как младшей из семи детей и единственной дочери, ей трудно было представить, что бывают другие виды семей.