И когда ей было двадцать семь, она получила свою маленькую девочку.

Лили была красивым ребенком. Люди говорили об этом с самого дня ее рождения: о том, какая она хорошенькая и как ей повезло, что у нее такой красивый ребенок. К трем годам у нее уже были длинные шелковистые рыжие волосы до талии, и Джинни проводила часы, расчесывая их и вплетая в них ленты. Она одевала ее в платьица с оборками и миленькие туфельки и всегда защищала ее от мальчиков, которые часто задирали ее и командовали.

Но потом Лили выросла.

Лили выросла и стала еще красивее, чем когда была ребенком. Она превратилась в красивую, шикарную молодую женщину, и она слишком хорошо это понимала. Наверное, в этом была проблема. Джинни сама была довольно хорошенькой, и она тоже это знала. Когда она была подростком, у нее было несколько бойфрендов и еще больше мальчишек, которые за ней безуспешно бегали. Она из первых рук знала, что такое быть красивой девочкой-подростком, что это может привести ко многому и не всегда к хорошему. В мире, где красота равнялась власти, красивая популярная девочка-подросток может стать королевой.

И Лили стала.

Джинни это знала. Она видела по тому, как Лили говорит или ведет себя, что она привыкла, что люди ей поклоняются, и она всегда подозревала, что в школе ее дочь живет какой-то тайной двойной жизнью. Ей не нравилось думать о возможности того, что Лили могла быть Той Самой Девочкой – мерзкой и гадкой, которая пользуется людьми и выбрасывает их, когда заканчивает с ними. Той, что пользуется своей внешностью, чтобы получить, что хочет, которая использует свое тело, чтобы манипулировать мальчишками и заставлять их делать для нее все, той, что пользуется своей популярностью, чтобы превращать других девочек в своих личных рабынь.

Но она начинала понимать, что это, скорее всего, правда.

Гермиона многие годы провела, волнуясь за Роуз и задаваясь вопросом, что она сделала не так и как умудрилась стать такой хреновой матерью, что потеряла над дочерью всяческий контроль… А Джинни многие годы прожила в блаженном неведении, думая, что ее дочка, может, немного и избалованная, но все еще хорошая девочка, которую не надо слишком много воспитывать и которая никогда не устраивает проблем. Оглядываясь назад, она думала, что, может, отказывалась признавать факты потому, что если бы она раньше все поняла, то покончила бы с собой – было бы просто невозможно выносить Джеймса и Лили.

Но теперь она наконец разглядела и не знала, что делать. Лили теперь стала взрослой. Через несколько месяцев она закончит школу и будет предоставлена самой себе. Слишком поздно что-то делать, верно? Да и что она может сделать, если даже не знает, насколько далеко все это зашло? Никто не скажет. Было это в их детях – было всего несколько очень редких случаев, когда они говорили что-то важное. Они жаловались время от времени, когда были детьми, конечно, но у них было негласное правило – никогда не рассказывать о том, что важно. А сама Лили ни за что не расскажет…

Поэтому Джинни решила подольше оставаться в блаженном неведении.

Что еще она могла сделать?

Правда всплыла через две недели после того, как разнеслись новости.

Вот только Лили знала, что это не было правдой. Это было ложью. Это было ложью, которую она придумала. Это было ложью, за которую она была в ответе, и это было ложью, о которой знала только она.

Она видела, как случился взрыв, – их было несколько, кто видел. В конце концов, это же случилось посреди общей гостиной. Хьюго открыл письмо от родителей, которое он весь день носил запечатанным, потому что забыл о нем и не вспоминал, пока не открыл сумку и не увидел его между учебниками. Лили сидела в другом конце комнаты, обсуждая с Лидией и близнецами последнюю сплетню о Мишель Дженкинс и Джейке Кроссфилде. Она посмотрела на него, когда он читал, и поняла, что что-то не так. И в ее животе свернулся узел, потому что она знала, что именно.

И она была права.

Хьюго взорвался. Он в прямом смысле взорвался и тут же принялся орать и кричать на Аманду, обвиняя ее в том, что она пыталась разрушить его жизнь, и требуя ответить, как и почему она сделала такую ужасную вещь. Все тут же бросили все свои дела, и те, кто еще не был в гостиной, начали собираться из своих спален, чтобы узнать, что происходит. Аманда стояла, пригвожденная к полу, и ничего не говорила. Она просто смотрела на него, пока он кричал, что не может поверить, что она такое сделала, и молчала, когда он обозвал ее такими словами, что заставил нескольких ребят ахнуть.

А потом она заплакала.

Она не стала реветь во всю глотку и не упала на колени в рыданиях. По ее лицу потекли тихие слезы, и она просто стояла и ничего не говорила. И наконец Хьюго перестал орать и просто развернулся и убежал вверх по лестнице в свою спальню. Все уставились на Аманду, но никто не двинулся к ней, чтобы утешить ее или хоть что-то сказать. И тогда она повернулась и вышла через дверь-портрет.

Той ночью она не вернулась в свою постель.

Лили чувствовала себя виноватой. Она чувствовала себя виноватой за то, что разболтала секрет Хьюго, а еще хуже ей было из-за того, что она обвинила другого человека. Но что она могла сделать? Не было никакой возможности очистить имя Аманды, не вляпавшись самой.