– Пожалуйста, – шепчет она, когда останавливается на секунду. – Пообещай…

И что еще я могу сделать, кроме как слепо пообещать ей все, что угодно, в мире? Я так сильно ее хочу, что она заставляет меня забыть обо всем остальном. Я не могу думать рядом с ней, и, наверное, это не самое лучшее… Но я не могу иначе.

– Обещаю…

Это тяжелое обещание, но я надеюсь никогда его не нарушать.

Ради нас обоих…

========== Глава 37. Роуз. 7 марта ==========

Мама не выходила из комнаты со вчерашнего дня.

Она просто по-настоящему раздавлена и потрясена, и я не знаю, ужасаться этому или просто принять тот факт, что это должно было рано или поздно случиться. Вплоть до самых похорон она не плакала, ни с кем не спорила, она даже не спала. Она просто старалась чем-то заняться и все продолжала и продолжала двигаться и работать, как будто ничего не случилось. Она сломалась и начала рыдать во время похорон, и после этого она отказалась идти в Нору или к бабушке, даже к тете Луне. Она отказалась от всех приглашений и пошла домой, прямиком в постель.

И с тех пор оттуда не выходила.

Я немного встревожена, потому что уверена, она доведет себя до того, что уморит голодом. И я встревожена, потому что каждый раз, когда я стучусь к ней и спрашиваю, не нужно ли ей что-нибудь, она просто лежит в постели и плачет. Я все еще не знаю, спала ли она на самом деле. Она все время плачет. И я не знаю, что по правде и делать.

Теперь дом опустел по сравнению с прошлой неделей, хотя я не слишком этим расстроена. На самом деле мне уже обрыдли все эти люди, что крутились по дому и возились с нами. Меня тошнит от того, что люди спрашивают, в порядке ли я, потому что, конечно, мать вашу, не в порядке! Мой отец ведь умер, знаете? Я имею в виду, ну серьезно, неужели люди думают, что только потому, что они спросили, все волшебным образом станет замечательным? Не станет. Все ужасно, и, наверное, еще долго ничего не будет замечательно. Так что я хотела бы, чтобы они прекратили уже задавать этот вопрос.

Но пусть дом и не так заполнен, как раньше, люди все еще время от времени появляются в течение дня. Некоторые из них приносят с собой еду, против чего я ничего не имею, конечно, потому что кто ж отказывается от бесплатной еды. А вот некоторые не приносят, и, когда явилась кузина Молли с книгой о преодолении горя, я едва не запустила в нее проклятьем и велела ей уйти.

Мне не хватает терпения на моих двоюродных в последнее время; наверное, потому, что почти все они раздражающие сволочи, которые не делают ничего кроме того, что выводят меня из себя.

Виктуар – пустоголовая истеричка, которая никогда и не была мне особенно близким другом (не говоря уже о том, что ее болтливая дочурка нанесла моему братишке психологическую травму перед папиными похоронами). Доминик – потаскуха, которая помолвлена с одним парнем, а трахает другого. Молли – просто ужасно раздражающая: никогда не встречала настолько скучного человека, который мог бы так кошмарно раздражать. Люси могла бы и вовсе никогда не существовать, настолько она незначительная. Фред – невыносимый придурок, который ничего в мире не воспринимает серьезно. Джеймс… Ну, у меня нет времени, верно? Ал, как оказалось, трахает девчонку, которая вроде как должна была быть моей лучшей подругой, о чем мне не сообщил. Лили – совершенно ужасная маленькая тварь, вознамерившаяся уничтожить моего брата по непонятным причинам. Луи курит столько травы, что он и сам не может сказать, когда он не под кайфом. А Рокси – это маленькая копия Лили только с более шлюховскими замашками, а ведь ей всего тринадцать.

Ну, вы поняли. Понимаете теперь, почему я не в восторге, когда кто-либо из них заявляется. Но это не имеет значения. Никто из них не имеет значения. Единственные, о ком я сейчас думаю, – это моя мама, мои братья и Скорпиус. И пока что мама наверху, то ли плачет, то ли спит, Хьюго заперся в своей комнате и чем-то там занимается, а Скорпиус развлекает Лэндона. Сегодня на улице куда приятнее, чем вчера. В кои-то веки вышло солнце, и температура не слишком ужасно низкая. Скорпиус катает Лэндона на метле, делает с ним всякие финты, которые, уверена, мама точно не одобрит, если проснется и посмотрит на задний двор. Но шансы на это стремятся к нулю, так что все в порядке. Скорпиуса больше заботило то, что мы живем в магловском районе, но я заверила его, что задний двор отлично зачарован и что в квиддич там можно играть совершенно без забот. Папа позаботился об этом, когда пытался сделать из нас с Хьюго спортсменов. Не нужно и говорить, что с Хьюго он немножечко преуспел, но он точно не вырастил из нас суперзвезд.

Но Лэндон это обожает.

Он не очень плох, насколько я могу судить (на самом деле не так уж и хорошо, потому что, хоть я и знаю нескольких игроков, я точно не эксперт). Кажется, у него есть природный талант, и он неплохо летает. Конечно, он не летает на настоящей метле, но он пользовался тренировочной с тех пор, как был совсем малюткой. И он не боится летать с теми, кто действительно знает это дело. Наверное, в этом причина того, что он всегда восторгался Джеймсом. Но у Джеймса никогда не было времени на Лэндона, что никого не удивляет, уверена. Так что не нужно и говорить, когда Скорпиус предложил ему полетать, Лэндон чуть не спятил, и он едва выстоял на одном месте достаточно, чтобы на него можно было натянуть куртку.

Не знаю, что бы я без него делала – без Скорпиуса, я имею в виду. Честно. Я понятия не имею. Я совершенно уверена, что меня уже заперли бы в психушке, если бы он не пришел и не спас меня. Ему так хорошо удается заботиться обо всем: обо мне, о моей семье… И теперь я точно знаю, что ничто больше не имеет значения, кроме того, кто он есть. Я всегда это знала, думаю, но теперь я даже не могу притворяться, что волнуюсь о другом. И я его за это люблю.

И вижу Скорпиуса и Лэндона через окно на кухне. В доме ни пятнышка, конечно, потому что миллион разных людей постоянно его вычищали, но кухня немного замусорена после завтрака. Я пытаюсь наводить порядок, одновременно следя за задним двором. Лэндон просто вне себя от восторга, что замечательно, потому что бедный малыш так был вчера расстроен. Не виню его за это, конечно. Я сама была не слишком радостной, чем когда-либо… Но он совсем маленький, и он, наверное, даже не понимает, что происходит. Черт, даже я не понимаю, что происходит, а мне почти двадцать.