Конечно, не может. Ее родители живы и здоровы. Ее папа, наверное, даже в нескольких десятках метров от нее. Она может пойти к нему в любой час дня. Он каждый вечер желает ей спокойной ночи, и он всегда здесь, когда он ей нужен. Мой отец мертв. Мой отец никогда не пожелает мне или кому бы то ни было еще спокойной ночи. Он никогда не будет рядом, когда мне понадобится, чтобы посоветовать мне, что делать. Он никогда не будет рядом с Роуз, Лэндоном или мамой. Он никогда не будят рядом ни с кем, потому что он мертв. Так что нет, она не может представить.

Я не говорю ей этого.

– Спасибо, – бормочу я.

Аманда смотрит на меня, и я знаю, она ждет, что я скажу что-то мудрое, что смоет все это дерьмо. И я знаю, что она знает, что этого не будет. У меня нет таких мудрых слов наготове. Я не знаю ничего, что может стереть хотя бы часть всего этого дерьма. Я совершенно бесполезен, и она это знает.

– Почему ты мне не сказала? – спрашиваю я, не думая. Это скорее автоматическая реакция, потому что это был единственный вопрос, который я смог сформулировать, когда начался весь этот бардак. – Ты должна была мне сказать.

Но Аманда лишь приподнимает брови:

– Зачем? – холодно спрашивает она. – Какая была бы разница?

Она знает, о чем я говорю. Она знает, что я спрашиваю, почему она не сказала мне, что она не писала в газету. Я не могу этого понять.

– Я бы тебе поверил.

– Если бы ты мне доверял, ты бы с самого начала не поверил.

Ого.

Я все время слышал о том, что слова могут резать, словно нож, но раньше я никогда не понимал этого выражения. Теперь же я точно знаю, что оно значит. Слова Аманды были острыми, как лезвие, когда они звенели в моих ушах. Я не отвечаю, потому что а что можно на это сказать? Я не могу сказать ей, что это неправда, потому что, конечно же, это правда. Я поверил, ведь так? Я прочитал письмо и слепо ему поверил, не имея никаких доказательств.

– Аманда… – я чувствую, как моя шея начинает гореть, и мне просто хочется пойти наверх и сдохнуть. Ну, или, не знаю, спрятаться до конца семестра. В самом крайнем случае.

– Неважно, Хьюго, – ровно говорит она. Она даже не кажется сердитой. Она просто выглядит усталой. – Теперь все знают.

– Я знаю… - я не знаю, что еще сказать. Мне просто стыдно.

– И Лили на грани нервного срыва.

– На хрен Лили, – это срывается раньше, чем я это осознаю, но мне плевать. Это идеальное выражение, чтобы выразить мои чувства.

Но Аманда не жаждет разделить со мной эту реакцию. Она смотрит мимо меня на стену за моей головой.

– Она твоя кузина.

Она права, конечно. Но это ничего не меняет. Раз уж моя кузина – злобная, мерзкая сука, то таковой и останется. И это не значит, что ее нельзя так называть. Но я этого не говорю. Аманда соскальзывает по стене вниз на пол.

– Прости, – говорю я, и я говорю не о Лили.

Она ничего не отвечает и не смотрит на меня. Мне дерьмово, и мне очень хочется пойти прилечь.

– Я хотел, чтобы ты пришла, – тихо говорю я. – Ты была мне там нужна.

– А мне было нужно, чтобы ты мне доверял, – она начинает собирать книги и встает.

– Прости! – я начинаю отчаиваться и знаю, что выгляжу жалким придурком. Но мне плевать. Какое это имеет значение? – Я сделал ошибку… Ты мой лучший друг!

Она останавливается, и ее глаза увлажняются. Но она не плачет, и не думаю, что заплачет.

– И это все, что я есть, – тихо говорит она. – И ничего другого не будет.

Я знаю, о чем она говорит. Что бы ни могло случиться раньше, теперь этого не произойдет. Я не могу ее винить за это. Я даже не могу из-за этого расстроиться. Я даже не думаю, что меня волнует, что могло бы быть что-то еще. Мне сейчас не нужно ничего еще. Я понимаю, как странно и ненормально для семнадцатилетнего парня это звучит, но это правда.

Мне просто нужен друг.

Это тупо, потому что я не непопулярный. Я нормально лажу с другими с моего курса, и у меня полно «друзей», но только Аманде я всегда по-настоящему доверял. Я не такой умный, как моя сестра, но я намного наблюдательнее. Я знаю, что единственная причина того, что многие люди хотят быть со мной друзьями, в том, что они думают, что круто общаться со «знаменитостями». Конечно, я не настолько знаменит, но мои родители очевидно известны, и это делает важным и меня. Не думаю, что Роуз когда-либо полностью это осознавала, а может и осознавала, но ей было плевать. В любом случае, у нее было намного больше друзей, которым она, кажется, доверяла больше, чем мне когда-либо.

Но Аманду я знаю, сколько себя помню. Я доверяю ей так же, как любому члену своей семьи (чего, как оказалось, должно было бы быть поменьше). Но я знаю, что она не из тех, кто хочет болтаться со мной только потому, что моя мама – министр магии, или потому, что думают, что я помогу им познакомиться с Гарри Поттером. Так что нет никакого смысла в том, чтобы ей не доверять, когда она мне нужна.

– Прости меня, пожалуйста, – снова говорю я на этот раз намного тише. Она смотрит на меня, и в ее взгляде нет гнева или печали. Это что-то среднее. Наверное, сожаление.