Мама грустно смотрит на меня, а потом протягивает мне руки. Я обнимаю ее и позволяю ей немного чересчур тесно меня обхватить. Я не жалуюсь и не пытаюсь отстраниться, когда она гладит меня по волосам. Ей нужно хоть за что-то держаться, и сейчас это я, так что пусть так и будет.

Наконец спустя, как показалось, час она отстраняется и держит меня на расстоянии вытянутых рук.

– Я люблю тебя, – серьезно говорит она, и я просто киваю.

– Я тоже тебя люблю.

– И все будет хорошо, – обещает она, хотя, конечно, она не может этого знать. Я не говорю об этом. Хорошо, что она по крайней мере пытается меня ободрить. – Мы обо всем позаботимся.

Я снова киваю.

Она немного колеблется, а потом тихо вздыхает.

– Просто будь осторожен, Хьюго, – снова серьезно говорит на меня она.

– Буду.

И тогда мама кивает и пытается изобразить смелую улыбку, хотя она не касается ее глаз. Мы прощаемся, и я вступаю в пламя и направляюсь назад в Хогвартс, назад в жизнь, которую я оставил две недели назад, когда все было приблизительно нормально (не считая истории с ребенком, конечно).

Невилл тут, в своем кабинете, когда я приезжаю, и он улыбается и пытается быть вежливым. Это странно, вообще-то, потому что я знаю, что, когда он на меня смотрит, он видит Аманду и какой я был с ней сволочью. Он говорит мне о каких-то мелких изменениях, которые случились, пока меня не было, а потом отпускает меня.

Я был прав, что общая гостиная будет в основном пуста. Здесь крутится несколько человек, в основном студенты помладше. Они все пялятся на меня, совсем как я и представлял, но никто ничего не говорит и не подходит с выдавленными соболезнованиями. Я предпочитаю тишину.

Но для начала я хочу пойти в спальню, распаковать вещи и, может, посидеть там в одиночестве, собраться с мыслями. Я прохожу мимо группы студентов, собравшихся в гостиной, и иду к лестнице. Не хочу ни с кем разговаривать.

И конечно, судьба тут же дает мне по яйцам, потому что я едва ли не сталкиваюсь с тем человеком, которого хотел бы избегать до самого выпуска.

Аманда в коридоре, ее книги разбросаны по нижним ступеням лестницы в девчоночье крыло. Она всегда говорила, что это ее любимое место для учебы, потому что тут не так шумно, как в гостиной, и не так занудно, как в библиотеке. Особенно она любит бывать здесь днем, когда меньше народу, шатающегося туда-сюда из спален и обратно. И конечно же, я столкнулся прямо с ней.

Она видит меня, прежде чем я успеваю сделать что-нибудь глупое, например, спрятаться. Я не знаю, куда бы я все равно делся, потому что с этого места мало куда можно пойти, а лестница в крыло парней прямо рядом с девчоночьей, так что прятаться было бы бессмысленно.

Я не знаю, что сказать, потому что знаю, что все, что бы я ни сказал, будет глупо и плохо. Я знаю, что она знает правду о Лили, потому что, как оказалось, вся школа знает. Думаю, Роксана об этом как следует позаботилась. И так как я не мог сказать ничего осмысленного, я просто пробормотал:

– Привет.

– Ты вернулся, – вяло отмечает она очевидное, едва поднимая взгляд от книги, хотя я вижу, что она очень старается вести себя нормальнее, чем она чувствует.

– Только что, – не знаю, что еще сказать, и вокруг нас тяжело повисает тишина. Аманда продолжает заниматься, а я не знаю, то ли мне следует просто уйти и подняться наверх, то ли повести себя как мужчина и попробовать как-нибудь извиниться.

Но мне не приходится, потому что она внезапно прерывает мои размышления:

– Мне жаль, что это случилось с твоим папой, – и опять она не смотрит на меня, но я слышу по голосу, что она говорит искренне. От этого мне только хуже.

– Ты не пришла на похороны, – теперь я отмечаю очевидное. Это то, что я сразу заметил и о чем старался не думать. Мне это не очень удавалось.

– Ты не хотел, чтобы я приходила.

– Хотел, – сразу же отвечаю я, и наконец она смотрит на меня. Ее глаза темнее обычного, и ее взгляд застает меня врасплох. Я повторяюсь, но на этот раз тише и более нервно. – Хотел…

Аманда ничего не говорит. Не знаю, верит она мне или нет, но она просто смотрит на меня своими темно-голубыми глазами с очень серьезным выражением. Ее светлые волосы собраны на затылке в бесформенный пучок, и она не похожа на человека, которому хочется, чтобы ему мешали.

– Ты очень нравилась моему папе, – глупо говорю я. Не знаю, что я делаю, и все это совершенно не соответствует тем сотням сценариев, что я сочинял последние две недели.

– Мне жаль, – повторяет она, и ее голос тих и безэмоционален. – Не могу себе представить, каково это.