– Нет. Не должна была.

Ей стало стыдно, и она посмотрела вниз, на пол.

– Ты с ней говорил?

– Нет. И ты удивишься, но мы с ней и не трахались, кстати.

Этот ответ получился просто автоматически, и он пожалел об этом в ту же секунду, как сказал. Но ему не нужно было жалеть. Он был зол, и он должен был это сказать.

Джинни сразу же стала выглядеть еще хуже, чем раньше. Она смотрела на него, взглядом умоляя о передышке, которую он не собирался ей давать. Ему было плевать, что это было незрело. Она не должна была это говорить, и она это знала.

– Мне жаль, – тихо и невыразительно сказала она.

– Ты действительно в это верила?

– Конечно нет! – сказала она, и он видел, что она начинает раздражаться. – Я не… Я не знаю, почему я это сказала.

Она в это не верила. Она знала, что это неправда. Но это не отменяло того, что очень многие в это верили. Это было распространенное обвинение, и Гарри слышал о нем столько, сколько себя помнил. Было даже хуже, когда они были детьми, и весь мир, казалось, думал, что они тайно влюблены. Даже Рон так думал чаще, чем однажды. Почти каждая настоящая ссора, случавшаяся у него с Роном, была связана с чем-то хоть немногим имеющим отношение к необоснованной ревности Рона к Гермионе из-за Гарри.

Но потом они выросли. И Рон перестал в это верить. Джинни никогда даже не намекала, что она в это верила. И когда люди время от времени шептались, они просто не обращали внимания. Так что тяжело было это слышать снова, да еще и от его жены, сейчас, когда смерть Рона еще свежа. Он был зол, что она обвинила их в этом, даже пусть она и сказала это в запальчивости из-за смеси алкоголя и ярости. Это не оправдывало ситуации, и он знал, что это даже еще больше ранило Гермиону. Особенно потому, что перед этим Джинни сказала ту фразу, что теперь они станут счастливее, «теперь, когда у них наконец есть шанс», как будто они оба сидели и просто ждали ухода Рона, чтобы сойтись и жить вместе, как многие люди считали, они и должны.

Он был зол.

– Я не знаю, почему я это сказала, – снова пробормотала она. – Я не знаю, почему я вообще все это сказала. Это просто… Гермиона.

Он понятия не имел, о чем она говорит, и ему не особенно хотелось тревожиться вопросом. Это была ее ответственность, в конце концов. Это она успешным образом оттолкнула от себя своего мужа, сноху, сына и новую невестку в течение одного вечера. Он осознал, что даже не понимал до этого момента, насколько же он был зол.

Казалось, она поняла, когда он не попросил ее разъяснить, и сама взяла на себя это.

– Я люблю ее, – наконец сказала она. – Правда люблю, просто… У нее есть все, понимаешь?

– Ну, у нее нет мужа, – и снова он сказал, не намереваясь этого делать, и на этот раз он действительно пожелал не говорить этого, когда Джинни стала еще печальнее, чем была. Как бы он этого ни хотел, он не мог находить радости в жестокости.

Но все же она попыталась объясниться.

– Я просто имею в виду… У нее есть все, чего я хотела.

Он не мог притворяться, что ее слова не укололи его. Он знал, что они никогда не были так счастливы, как Рон и Гермиона, но он не думал, что у них так все плохо. По крайней мере, не всегда. И все же у него было ощущение, что она говорит не только об их браке.

– Она смогла сделать все, а я… Я ничего не смогла, – тихо закончила она.

Он не знал точно, о чем она говорит, так что он наконец спросил:

– О чем ты говоришь?

– У нее была карьера. Она была успешной, очень успешной… У нее появились дети, когда она захотела, и они выросли нормальными… – ее голос затих, и она не закончила.

– Наши дети тоже нормальные, – ровно сказал он, в той же мере себе, сколько и ей.

Но она покачала головой:

– Я не знаю, что они собираются делать. Я не могу поверить, что Лили… и Ал… Что он теперь будет делать?

Но это касалось не Ала и Лили, и они оба это знали. Это было о Джеймсе и о том, что она практически швырнула свою двадцатидвухлетнюю обиду ему в лицо пару дней назад.

– Джеймс будет в порядке, – сказал Гарри, проговаривая это вслух, чтобы ей не пришлось этого делать. Он видел, как ее взгляд снова опустился на пол, а лицо потемнело.

– Он просто ребенок, – медленно, но ровно сказала она.

– Он взрослый, – запротестовал Гарри, стараясь не выглядеть грубо. – И он может принимать свои решения.

Глаза Джинни налились слезами. Его удивило, что именно упоминание Джеймса довело ее до слез, не Гермионы. Он не мог понять, что творится у нее в голове, и он даже не был уверен, что она сама понимает.

– Я не хотела, чтобы он бросал все, – тихо сказала она, и ее голос звучал немного задушено. – Я хотела, чтобы у него было больше, чем… – и снова ее голос утих, и Гарри захотел узнать, что именно она собиралась сказать.

– Больше, чем что?

– Больше, чем было у нас, – закончила она, старательно избегая его взгляда, в то время как ее взгляд опасно увлажнился.