– Я просто… – я пару раз сглатываю, изо всех стараясь, чтобы кровь вернулась назад к моему мозгу, чтобы я наконец смог выдать связную мысль. – Мы пьяны…

Аманда смотрит на меня широко раскрытыми глазами, и я почти знаю, о чем она думает. Но все же она и сама не может выдать связного предложения, потому что она повторяет свою предыдущую фразу:

– Ты нахер серьезно?

– Но ты сказала… – мне хочется вернуть все назад и снова продолжить раздеваться. Какого хрена со мной не так? Но нет. Нет, я знаю, что она сказала. – Не думаю, что ты захотела бы этого, если бы была трезва, – говорю я быстро, стараясь сразу донести мысль.

Я почти жду, что она ударит меня, или проклянет, или, по крайней мере, начнет на меня орать. Но она ничего этого не делает. Я бы действительно хотел, чтобы сделала, потому что это было бы лучше этого ее взгляда. Она выглядит… опечаленной. И растерянной. И мне хочется, чтобы я ничего этого не говорил.

– Аманда… – я приподнимаюсь чуть-чуть и опираюсь на локти. Она тоже привстает и заправляет прядь волос за уши, прежде чем осознать, что она полураздета, и скрестить руки на груди. – Слушай, – заикаюсь я, – если ты хочешь…

– Я не знаю, чего хочу, – бормочет она и смотрит вниз, чтобы избежать моего взгляда.

– Прости, – быстро говорю я, хотя сам не знаю, за что извиняюсь. – Я… Я имею в виду, тебе решать. Я просто… Я просто не хочу, чтобы ты думала, что я… – я не могу подобрать слов. – Что я пользуюсь тобой и все такое.

Я знаю, это звучит глупо, и она знает. Мы оба знаем, что так бы не было. Но думаю, она понимает, о чем я говорю. Она долго смотрит вниз, на кровать, а потом встает. Она поднимает рубашку и натягивает ее через голову, еще больше взлохмачивая волосы. Все мое тело сейчас будто взорвется, и оно чувствует себя преданным моими же головой и языком. Наверное, это так и есть.

– Давай просто… – она качает головой и приглаживает волосы. – Давай просто забудем это, хорошо?

– Аманда…

Но она обрывает меня.

– Нет, мы просто… Мы просто разберемся с этим, хорошо? – она говорит скоро и нервозно, и у меня появляется ощущение, что мы не будем ни в чем разбираться. Но я ничего не говорю. Я просто сглатываю и киваю, изо всех сил стараясь не замечать острую боль во всем теле.

И тогда Аманда уходит. Она уходит вниз по лестнице и назад в сад, где, думаю, сможет дизаппарировать. Мне хочется умереть. В прямом смысле. Я не знаю, почему я такой ненормальный, что даже не могу трахнуть девчонку, когда появляется такая возможность. Я всегда все расхреначиваю. Блять, блять, блять.

И теперь я не только ни с кем не переспал, а еще и сделал все совершенно неловким, и Аманда никогда со мной больше не заговорит. Она теперь будет избегать меня любой ценой, потому что ей стыдно. А я только ее вернул.

Блять, блять, блять.

A/N Блин, Аманда - настоящая святая. Я бы просто убила на фиг :))))

========== Глава 52. Кейт. 29 апреля ==========

Кажется, будто я каждый день узнаю что-то новое о Джеймсе.

Например, вчера я узнала, что он ненавидит привкус карамели. Он не против настоящей карамели, но он абсолютно против продуктов с привкусом карамели. Я этого не знала. Это одна из тех вещей, что жена должна знать о муже, и я рада, что могу сохранить это где-то в уголке своего мозга, зарезервированного для такого рода мелких деталей.

Но иногда я узнаю не такие незначительные мелочи, как любимые конфеты. Иногда я узнаю действительно важные вещи, по-настоящему глубокие, то, в чем он обычно не признается. Иногда я узнаю что-то сразу, а иногда бывает такое, что я и раньше подозревала, а теперь это вдруг вываливается, и вовсе не потому, что он этого хочет. И многое из этого все объясняет.

Например, кто знал, что Джеймс испытывает такое отвращение к своей семье? Я имею в виду, ну, да, очевидно, я всегда его знала, так что я всегда знала, что у него была эта идиотская обида на родителей, как обычно это бывает у богатеньких детей, когда их пресыщенность возвращается и ранит их, и они в итоге невероятно злятся и перекладывают вину за свою тупость на других. Но потом я увидела его семью своими глазами и поняла, что он не преувеличивал, когда говорил, что у них там абсолютно все не функционирует. Я уже начинаю думать, что его мать – настоящая сука…

Но это из тех вещей, что нельзя говорить мужчине. Или вообще кому-нибудь. Ты не можешь просто так вылезти: «Ага, ага, твоя мамуля – сука», потому что это определенно из тех ситуаций, когда это нормально, когда говоришь ты, но, если это произносит кто-то другой, это первейший грех. Но не стоит упоминать о том, что мне не показалось, что моя свежеобретенная свекровь встретила меня с распростертыми объятьями. А в отношении своего свекра я, кроме страха, ничего не испытываю.

Но Джеймс: для него это большее.

Он мужчина, понимаете. Из подтипа Мужчина-Заносчивый-Ублюдок. У него нет привычки бегать вокруг, вопя о своих чувствах и всем таком. Но иногда он просто не может сдержаться. И чем больше он говорит о своих родителях, тем больше я начинаю понимать, что весь этот гнев, вся эта обида на самом деле прикрывают настоящую боль. Хочет он это признавать или нет – не суть важно. Важно то, что он действительно чувствует боль, которую причиняют ему его родители, и я думаю, что в тот вечер все стало настолько ясно, что даже он не мог это больше игнорировать. Я говорю о том вечере, потому что я действительно думаю, что это стало моментом, когда у него пелена упала с глаз. Или, по крайней мере, ему пришлось признать очевидное. Но он не хочет это признавать. По крайней мере вслух. Он говорит, что все в порядке, и я не знаю, как заставить его раскрыться. Вот почему я зову на помощь.