Но Роуз смеется над последней фразой.

– Ну, разве их можно за это винить? – спрашивает она, и я в неверии смотрю на нее. Когда она перестает хихикать, она отвечает на свой вопрос. – Она, наверное, не может представить ни единой другой причины, чтобы кто-нибудь в своем уме захотел выйти за Джеймса!

Я знаю, что я, наверное, должна оскорбиться, но я не могу сдержать смех. Она говорит это так прямо и серьезно, что ее ненависть к Джеймсу почти забавна.

– Слушай, – говорит Роуз, когда окончательно прекращает смеяться. – У Джеймса была слишком высокая планка, которую следовало достичь, и его никогда не учили, как ее правильно достигать.

Это простая фраза, и звучит она глубоко. Я не удивлена, потому что Роуз невероятно умна, и, даже несмотря на ее сарказм и вредность, обычно то, что она говорит, очень умно и глубоко. Это странно, и мне определенно понадобится время, чтобы к этому привыкнуть.

– Но что за планка? – спрашиваю я, несколько растерянная. – Он не хочет быть ни в чем похожим на отца.

Роуз лишь качает головой.

– Он не может быть, как отец, так что, конечно, он не хочет, – я просто смотрю на нее. Теперь я вообще ее не понимаю. – Джеймс и его папа – почти полные противоположности. Они не понимают друг друга, и потому оба притворяются, что им плевать.

Я не знаю, о чем она говорит. Все, что я знаю, что это звучит так, будто она пытается оправдать людей, которых минутами раньше назвала «психами». Но все же, звучит это странно знающе. Я просто не понимаю, наверное, потому что Джеймс никогда не намекал, что хочет достичь планки, заданной отцом. На самом деле, если он когда об этом и говорил, так это когда ныл, как это нечестно, что его видят только как Поттера. Он часто разыгрывал эту карту с бедным маленьким богатеньким мальчиком, но это никогда не было в том смысле, что он хочет идти по стопам отца и все такое.

– Я знаю, ты, наверное, не понимаешь, – Роуз будто читает мои мысли. – Я думаю, это одна из тех вещей, которую надо пережить, чтобы понять.

– О чем ты говоришь? Что пережить? Пережить жизнь ребенка, у которого есть все на свете, но при этом мириться с фактом, что родители не хотели бы, чтобы он рождался?

– У Джеймса не было всего на свете, – спорит Роуз. – Ни у кого из нас не было. Я знаю, все так думают, но это неправда.

Я понимаю, что Роуз, скорее всего, несколько заблуждается касательно этой темы, учитывая, что и она тоже избалованная богатенькая девочка, у которой в жизни никогда не случалось так, чтобы она не получала то, что только захочет. Я думаю, этим ребятам трудно увидеть правду, потому что Джеймс тоже этого не признает. Но это явно правда.

Но Роуз тут же продолжает, не давая мне и слова вставить.

– Мы же не выросли во дворце со слугами. У нас были довольно нормальные жизни, – она останавливается на секунду, прежде чем добавить. – Во всяком случае до Хогвартса.

– А это какое ко всему имеет отношение? – чувствую, что мы уходим от темы, но мне хочется знать, о чем она.

Роуз уже закончила есть свой завтрак к этой минуте, и она просто пьет сок в своем стакане. Кажется, она обдумывает свои следующие слова.

– Мы не знали о наших родителях до того, как пошли в школу, – я просто смотрю на нее, потому что да что за нафиг она вообще говорит? – Я имею в виду, мы кое-что знали, но нас не растили на публике. Джеймс, Ал и Лили выросли за городом… Мы с Хьюго в маггловском районе… Единственные, кого мы знали, были члены нашей семьи, а они никогда об этом не говорили. Мы понятия не имели о том, что наши родители знамениты. И что мы сами будем знамениты, когда пойдем в школу.

Я думаю о том времени, когда я впервые встретила Джеймса, и не помню никаких признаков того, что он не знал, кто и что его отец. Он всегда был наглым и заносчивым, даже когда ему было одиннадцать. Может, у Роуз несколько перекошенный взгляд на эти вещи, потому что она была точно такой же. Я почти что-то говорю, но решаю, что Роуз точно оскорбится и или врежет мне, или перестанет давать советы.

– Это многое изменило, – продолжает она. – И, думаю, многие проблемы Джеймса от этого.

– Его проблемы из-за того, что его никогда не заставляли быть ответственным, и в том, что никогда в жизни никто важный не замечал, что именно он делает или не делает, – ну простите, но не думаю, что мы должны тут сидеть и оправдывать его, пусть даже теперь я и понимаю, что во многом вина на этом лежит на окружении, в котором он вырос. Я люблю его, но даже я не буду пытаться оправдать или придать смысл его поведению.

Роуз просто пожимает плечами и откидывается назад на стуле.

– Если бы ты слышала, что его мать ему сказала… – я все еще шокирована этим. – Его родителям плевать, что он делает, им важно только то, что он предположительно разрушил все, чего они хотели. Как будто у него был выбор.

– Его родители не любят друг друга, – повторяет Роуз, и на этот раз она говорит это более вымученно. – И уже давно. Им следовало разойтись много лет назад, когда у них в первый раз был шанс. Но это не значит, что им плевать на своих детей.

– Роу…

Но она прерывает меня.

– Их легко винить, – говорит она, и я удивлена, когда слышу, как начинает дрожать ее голос. – Я знаю, потому что я долгое время винила своих родителей за все. Я все время думала, что они всегда слишком заняты и слишком озабочены собой, и я всегда обижалась, что люди ждут, что я буду такой же, как они, – она ждет насколько секунд, прежде чем продолжить, и кажется, что она немного впадает в истерику. – Я не такая, как они. Я не могу достичь и половины того, что они сделали… У меня нет судьбы изменить мир.