– Твою мать! – я поднимаю руки и хватаюсь за голову, снова стараясь, чтобы все это исчезло.

И тут Роуз, наконец, решает что-то сказать. Я не удивлен, потому что ей всегда есть, что сказать.

– Ты заявился в мой дом посреди ночи и сказал, что ты поцеловал другую, и теперь ты в шоке, что я не хочу за тебя замуж?

И это действительно срабатывает. Это по-настоящему меня злит.

– Ты не говорила со мной больше месяца! – я почти кричу. – Каждый раз, когда я тебе писал, ты меня игнорировала! Ты сама не гребаная святая, Роуз, ты сама натворила много дерьма, которое не должна была! Я пришел сюда сегодня, чтобы все исправить и сказать, как ненавижу все, что произошло между нами, но ты просто… – я снова качаю головой, мне не хватает слов. Впервые в жизни она не находит ответа, так что я продолжаю. – Я бы от всего отказался ради тебя, Роуз, – многозначительно говорю я. – От всего… Но ты бы этого не стоила.

И она смотрит так, будто я действительно сделал ей больно. И я рад. Я хочу, чтобы ей было больно. Хочу, чтобы она чувствовала то же, что я.

Хочу, чтобы она была так же несчастна, как я.

И на этот раз я ухожу от нее, не попрощавшись.

========== Глава 24. Роуз. 28 января ==========

Этого не может быть.

Так не должно было случиться. Скорпиус не должен говорить: «Пошла ты», – и уходить от меня. Он должен быть со мной всегда. Он не должен меня ненавидеть, говорить ужасные вещи и причинять такую боль. Он должен меня любить.

Блядь.

После того как меня в прямом смысле затошнило от слез, я решила ехать домой. Лола стоит за мной в ванной, обняв меня за талию, пока я отмываю рвоту со своих волос, и говорит, что я не должна ехать в таком состоянии. Говорит мне, что я просто должна немного подождать. Но я хочу ехать. Я хочу к маме. Я хочу, чтобы она сказала мне, что все будет хорошо, чтобы сказала, как все это поправить. Я хочу, чтобы она сказала, как прекратить всю эту боль.

И поэтому я еду.

Я приезжаю к границе, и впервые в жизни они не устраивают мне испытания. Думаю, они видят, как я расстроена, и потому пропускают меня без всего этого дерьма со связями с британским министерством и предупреждением их о моем прибытии. Слава Богу, потому что я уверена, что ударила бы заклятьем, если бы они попытались меня задержать.

Уже девять, когда я пребываю в Лондон, поэтому я знаю, что дома никого. Я иду прямиком в министерство, даже не озабочиваясь заглянуть домой. И конечно, в ту же секунду, как я вхожу в дверь, я сразу встречаю своего дядю. Понятия не имею, что он делает в фойе, но мне все равно. Я не плачу в эту секунду, но, наверное, выгляжу ужасно, потому что человек пятнадцать останавливаются поглазеть, а дядя Гарри бежит прямиком ко мне.

– Роуз! – говорит он и хватает меня за плечи. Уверена, он думает, что кто-то умер, потому что я так себя веду. – Что случилось?

– Где моя мама? – спрашиваю я и слышу, как мой голос ломается и звучит совершенно жалко.

– Она на выезде в город. Что случилось? – снова спрашивает он.

– Мне нужно с ней поговорить.

– Твой папа внизу.

– Мне нужна мама, – требовательно говорю я, и тут слезы снова начинают литься. Дядя Гарри в совершенном ужасе, но он кивает и протягивает руку, чтобы обнять меня, наверное. Я не могу остановиться и внезапно начинаю рыдать и придвигаюсь к нему, так что теперь у него нет выбора, кроме как обнять меня, чтобы я могла спрятать лицо в его плече. Мне должно быть стыдно, потому что вокруг уйма людей, которые смотрят, но я не могу остановиться.

– Хорошо, идем, – шепчет он мне на ухо, неловко гладя меня по голове, и осторожно уводит от толпы к лифту. Всю дорогу я не поднимаю головы, и поэтому довольно тяжело продвигаться среди людей, когда мы втискиваемся в лифт с несколькими другими и едем вниз. Остальные все еще смотрят, но мне плевать.

Когда мы выходим на нужном этаже, дядя Гарри ведет меня по коридору к кабинетам, где работают они с папой. Он криком зовет его, пока мы идем, и получает в ответ ленивое:

– Что?

И тут мы подходим к его двери, моя голова все еще опущена, но я вижу, как он поднимает взгляд, как на его лице появляется замешательство, когда он переводит взгляд с меня на дядю, который пожимает одним плечом в знак того, что он тоже в тупике.

– Что случилось? – спрашивает папа, поднимаясь и идя к нам через комнату.

– Мне нужно поговорить с мамой, – бормочу я и правда пытаюсь остановить слезы, которые все еще текут.

– Ее здесь нет, – говорит папа, и его голос тверд, но явно немного взволнован.

– Тогда найдите ее! – говорю я громким и не самым приятным голосом. Если бы это была нормальная ситуация, мне бы сейчас влетело за злобность.

Но мне не влетает. Папа лишь сохраняет совой зловещий тон, когда говорит:

– Скажи, что случилось, – таким тоном, что смысла спорить не остается.

Поэтому я делаю, как он сказал.

– Скорпиус меня бросил.

И да, я слышу, как совершенно глупо и банально это звучит, когда срывается с моего языка, но это все равно не заставляет меня лучше реагировать, когда эти двое смотрят друг на друга и почти улыбаются. Скорее, это что-то вроде усмешки, веселой усмешки.

И я их обоих ненавижу.

– Это не смешно!

Они перестают ухмыляться, и папа выглядит так, будто он с радостью оказался бы где-нибудь в другом месте. Я не могу перестать плакать, и я не знаю, какого черта мне теперь делать.