– Что разглядываешь? – забеспокоилась Зоя. – У меня что-то не так?

– Все в порядке.

– Не томи! – вырвалось у Зои. – Скажи честно, что с Сергеем?

– Ты все знаешь сама. Есть серьезные опасения, что это не Сергей, а кто-то другой.

– Пустите меня к нему, и я сразу скажу, он это или не он. Чего проще?

– Исключено.

– Он так обезображен?

– Дело не только в этом, – произнесла Женевьева, водя пальцем по цветастому подносу.

– Да в чем же, наконец? – ударила Зоя кулаком по столу.

– Не могу сказать. Я связана словом. Пойми, это тайна, Зоя, миленькая. От нее зависит, быть может, само существование человечества.

– Слова, слова… – метнула Зоя взгляд на собеседницу. – Я жена, жена его! – перешла она на крик. – Ты в силах это понять? Нет, тебе не дано… Какую опасность может представлять для человечества один-единственный человек, да еще так пострадавший. Не важно – Сергей это или не Сергей. Какие-то смертоносные бациллы у него? Люди и не с такими опасностями справлялись!

– Потерпи.

– Знаешь, кто ты? – воскликнула Зоя. Она чувствовала, что через мгновение пожалеет о сказанном, но сдержать себя уже не могла. – Ты робот, кукла бесчувственная! Истукан! тебе неведомы человеческие чувства, ты не знаешь, что такое сострадание, что такое любовь. А он так к тебе относился, Сергей… Он портрет твой выгравировал на самом дорогом для него подарке!..

– Успокойся, прошу тебя, – тихо проговорила побледневшая Женевьева.

– Тебе нужно одно: как бы чего не вышло.

– Ты несправедлива.

– А ты справедлива? А вы все с Макгрегором, вы со мной справедливы? Для вас важна только наука, результат, чистота эксперимента, – продолжала выкрикивать Зоя. – Ты представила себе хоть на минуту, как я не сплю ночами, совсем извелась, в голову самое чудовищное лезет. А Андрей? На него смотреть страшно. Он спрашивает, а я не знаю, что ему отвечать. Лучше убить меня, чем держать в неведении! Скажи правду. Я двужильная, все вынесу… И дам слово, что никому ничего не скажу… За семь лет у меня душа стала тверже стали. Говори же, черт возьми! – С этими словами Зоя схватила свою недопитую чашку и с силой швырнула ее на пол. Фарфор с треском разлетелся, усеяв пол мелкими осколками.

– Спасибо, что не в лицо, – произнесла Женевьева со странной улыбкой.

Зоя закрыла лицо руками.

– Прости, прости меня, Женевьева. Сама не знаю, что творю.

– Это я должна просить у тебя прощения, – покачала Лагранж головой. – Мы не имеем морального права скрывать от тебя истину. Ты обязана все знать.

– А как же… судьбы человечества? – медленно подняла на нее глаза Зоя.

– Я могу доверять тебе?

– Как самой себе. Нет ничего страшнее неизвестности, – проговорила Зоя, глядя в окно с отрешенным видом.

– Я скажу правду.

Приняв решение, Женевьева поднялась, глаза ее сузились и потемнели, как всегда в минуты сильного волнения. Совсем рассвело. Похрустывая осколками, она прошла к окну и стала к нему спиной.

– Видишь ли, Зоя… Истина не известна никому на Земле. Никто не знает, кто появился на Пятачке.

– Какая же это тайна?

– Погоди. Ты не знаешь другого, самого главного. Имеются основания подозревать, что вернувшийся – не человек.

– Не человек? – переспросила Зоя. – Но кто же тогда?

– Помнишь тристаунские события?

– Такое не забывается.

– Ученые полагают, что их тоже вызвал инопланетянин. В этом, например, уверен Макгрегор.

Зоя низко наклонила голову. Словечко «тоже», больно резанув слух, разъяснило ей все, хотя разум отказывался поверить в такое. Несколько минут она сидела в полном оцепенении.

– Послушай, но это же просто невозможно, – проговорила она в растерянности. – Вместо Сергея – инопришелец?..

– Космос неистощим на выдумки, – ответила Женевьева известной поговоркой. – В общем, история темная, нам еще предстоит разобраться в ней. Теперь тебе необходимо побыть одной, чтобы прийти немного в себя. Приведи в порядок свои мысли, а я попробую привести в порядок квартиру.

Женевьева вышла, вернувшись с совком и веником. В своей квартире она не терпела биороботов, предпочитая все делать сама.

Зоя сидела с отрешенным видом, наблюдая за ее действиями. И мир не перевернулся! Солнце продолжало светить, первые его лучи заглянули в окно, легли прямоугольником на ворсистый пол, заиграли на фарфоровых осколках. Больше всего потрясла смесь обыденности, будничности с полной немыслимостью.

– Послушай, Женевьева, – сказала Зоя, когда последний осколок исчез в ведерке.