Новый дом построили из светлого кирпича, отделка темным-красным, крыша высокая, четырехскатная, цветная, разделенная на секции, отчего кажется, что по крыше дома раскиданы башенки. Ничуть не похож этот красавец дом на костяшки домино.

А наш розовый панельный, всего лишь 9-ти этажный, когда-то горделиво возвышающийся на пригорке, сразу постарел и съежился.

Среди приживших у спортивной площадки сосен Семен поставил лавочку и возле нее два лебедя, вырезанных из автомобильной покрышки. У лебедей длинные вытянутые к небу шеи и приподнятые крылья: такое впечатление, что сейчас взлетят. Настоящее произведение искусства, лучших лебедей из покрышек я не видела.

***

Мысленно брожу по этажам, заглядываю в чужие квартиры, закидываю удочки, ловлю соседей, проживающих под одной крышей со мной, на крючок своей памяти.

Иногда много лет подряд здороваешься с соседями, а жизнь их раскрывается пред тобой совершенно неожиданно.

Я встречала в лифте кареглазого мальчика, постарше Димки с Мишей, и мальчик здоровался не буркающим "здрасте", а выговаривал вежливо полностью, без всяких сокращений " Здравствуйте".

Немолодой мужчина, хмурый и не очень-то улыбчивый, копал огород в саду под окнами, там же построил сарай и держал в нем кур. Он на шестом этаже выходил и в ту же сторону сворачивал, что и мальчик, и пришлось понять, что он отец мальчишки. Обращаясь к нему, Наталья звала его по имени, Андрей, хотя он был старше.

К тому времени я уже знала, что мальчика, сына его, зовут Владимир.

Он что-то забыл, и женщина кричала ему, скатывающемуся по ступеням не дожидаясь лифта:

– Вова, Вова, вернись!

Пройдет время, мальчик подрастет, а я узнаю имя его матери: Анна Николаевна, но в лицо на улице, вдали от подъезда, узнавать не буду.

Владимира некоторое время не было, он служил в армии, а тут вдруг приходит ко мне Наталья и приводит с собой небольшого роста скуластую молодую женщину Веру с прозрачными зеленоватыми глазами на взбрызнутом веснушками лице.

Вера на тот момент сидела дома с ребенком и искала приработков домашних, а я работала на дому, расписывала матрешки. Татьяна привела ее ко мне, а вдруг и у Веры получится так заработать. Слово за слово и обнаруживается, что Вера - жена Владимира, вот как быстро летит время, сломя голову мчится.

С матрешками у нее не получилось, работа кропотливая, требующая много сил и внимания, не для матери с маленьким ребенком, но мы познакомились, стали здороваться, иногда разговаривать, она рассказывала о себе, открыто, не таилась, и эта ее открытость пугала меня, так бывают откровенны только очень одинокие люди, а она была замужем, имела сына, да еще и свекра со свекровью и по всем внешним данным одинокой не была.

Но жизнь с родителями мужа сахарной не назовешь.

Вера оказалась родом с севера, из Мурманской области, из пояса вечной мерзлоты и долгой темной зимы, сюда перебралась к мужу, но свекор со свекровью ее не взлюбили и в квартире не прописывали, и каждые три месяца она ходила в милицию на регистрацию.

Обида сквозила в ее голосе, когда она рассказывала мне об этом: Андрей с Анной откровенно считали ее недостойной их сына, относились пренебрежительно и подозревали, что с помощью замужества она просто хочет устроиться поближе к столице.

– А у свекрови совсем крыша едет, - жаловалась Вера, округляя глаза, - я говорю свекру, что она свихнулась, а он мне не верит, смеется, а ведь это правда. Вы вот мне тоже не верите, но это правда, она сумасшедшая.

Как раз я была дома в будний день и Вера ко мне постучалась, она забыла ключи от квартиры, в которой, как назло, никого дома не оказалось.

Вере не хотелось сидеть на ступеньках, как это регулярно делали подростки, и она поднялась ко мне.

Мы пили чай, и она снова все прокручивала и прокручивала бесконечную магнитофонную ленту своих жалоб на безумие свекрови.

– Да это у нее пройдет, - уверяла я.
– У нее сейчас плохое время, климакс, он бывает, вызывает у женщин сдвиги. Ей бы успокоительное попить.

– Да ведь к врачу надо идти, а они не идут. И она ведь на мне отыгрывается, гнобит меня, совсем житья не дает.

Пару раз Вера заглядывала ко мне без предлога забытых ключей, видимо, когда в семье становилось невыносимо, она шастала к соседям, чаще к Семену с Натальей, а если их не было дома, приходила ко мне.

Приходила с бутылкой, выпившая, или трезвая, с печеньем к чаю. Сидела на кухне, извинялась с пьяной настойчивостью, что зашла.

Я ушла в комнаты за вазочкой для печенья, а потом неожиданно вернулась на кухню и застала ее наедине с самой собой и такая беспризорность была в ее позе, бесприютность отчаяния, что мне не по себе стало. Плохо приходилось этой молодой женщине, а возвращаться к родителям с ребенком, где, наверное, и работы нет, ей не хотелось, и жить здесь с ненавидящей ее свекровью тоже становилось день ото дня труднее.