Парню ничего не оставалось, как активизироваться. Он попытался уйти от броска влево, блокируясь обеими руками и ногой, но пропустил удар в голову. Капитан расслабился на миг, повернулся к второй машине, затормозившей рядом. Но вторая группа не собиралась выходить на поле боя. Воры смотрели в опущенные окна на своих поверженных товарищей, раздумывая. Наконец передняя дверка приоткрылась.

– Начальник, не дерись, поговорим, - раздался голос. Чача, капитан легко узнал его хрипатый баритон, говорил без акцента. Это был хороший признак.

– О чем мне с тобой говорить?
– задиристо сказал капитан. Ты же хулиган простой. Что, поучить опера вздумал? Я тебе объяснял, что мой москвич трех твоих БМВ стоит.

– Начальник, дерешься ты хорошо, но против пули твои приемы не катят, - попытался удержать инициативу Чача.

Калитин к подобной угрозе был готов. Он выхватил из наплечной кобуры заранее снятый с предохранителя пистолет и два раза выстрелил. С томным шипением спустило правое переднее колесо. Теперь Чача был окончательно повержен. В глубине души он уже проклинал свою затею "поучить" зарвавшегося мента. Сейчас он мечтал выйти из ситуации с наименьшими потерями и как следует врезать участковому, который говорил, что Калитин простой собаковод, попавший в уголовку по знакомству.

– Уберите стволы, фраера, - зло сказал Чача напарникам, мент - мужик правильный, проверку прошел на отлично. Понимать надо!

Калитин понял тактический ход вора. Пережимать не стоило, загнанный в угол авторитет мог быть непредсказуемым.

– Чача, приходи завтра к директору рынка, там поговорим. Я твою просьбу помню про гостиничного гастролера. Сейчас отдать не могу, но потом - бери.

– Начальник, какой базар. Если что нужно, звони мне: услуга за услугу. Мои ребята сразу не врубились, что ты теперь "важняк", - облегченно сказал Чача, окончательно вылезая из машины и закуривая.

Капитан поежился. Он явно вступал в какую-то новую сферу жизни, с погонями, стрельбой, большими деньгами. И эта новая жизнь начинала ему нравиться.

Глава 11

(Москва, май)

...Какая-то ночная птица, хлопая крыльями, летела вслед за девчонкой. День этот начинался сумраком непостижимости и заканчивался точно так же... Сзади мне сигналил таксист, светя фарами, но я все дальше и дальше углублялся в рощу, пока меня не остановил какой-то тонкий и многоголосый писк, раздающийся, казалось, прямо из-под моих ног. Это были мыши, сонмище мышей, серой лентой перетекающее через рощу и вызвавшее у меня оторопь. В полном смятении я сделал несколько шагов и вдруг услышал, что позади кто-то грузно ломится через кусты.

– Ну, как?
– вывалился на поляну полковник.
– Как это она? Не расшиблась? Мы вроде тихо ехали, я не заметил как-то...

Он не заметил! А я заметил: машина шла со скоростью под сотню километров.

– Маша! А-у-у!
– вдруг зычно, как на плацу, заорал полковник, и девчонка появилась перед нами, как из-под земли - тихая, строгая.

Она молча обошла нас и зашагала к машине, и я обратил внимание на то, что под ее ногами ни разу не хрустнула ветка, а за ней оставались узкие следы, почему-то серебристые на темной траве...

Около подъезда нашего дома полковник, не выходя из машины, заискивающе попросил:

– Может, еще поиграем, а? Выпить купим?

Не попрощавшись и не обернувшись на его голос, я пошел в подъезд...

В квартире я захотел курить, пошарил по карманам, вытряхнул табачную пыль. Идти в гастроном за сигаретами очень не хотелось.

– Ты мой брат, - сказала Маша. Она стояла в прихожей, смотрела, как я чертыхаюсь.
– Ты мой брат, наверное. На!

Она протянула мне на ладошке пачку "Примы".

– Спасибо, - буркнул я, - вы очень предупредительны, сестренка.

Странная двойственность беспокоила меня в последнее время. Я уже не сомневался, что в тощей девчонке кроются целые мироздаиия, что форма ее - частность, скафандр, что и не человек она. Но девчонка вела себя опять, как все дети, и не помнила ни о волке, ни о прыжке из машины. Ресторан, прогулки на такси, полковник - все это помнила, а больше - ничего. Она совсем оттаяла, охотно играла с ребятами во дворе, прибегала голодная, со свежими царапинами на коленках. Вечером заставляла меня читать вслух ее любимые книжки, охотно капризничала, будто отводила душу за прежние ограничения, стала невозможной сладкоежкой, в общем, наверстывала детство, засушенное болезнью.

Впрочем, порой я не усматривал никакой фантастики в ее поступках. В свое время я насмотрелся в дурдоме всякого. Возможности человека необъятны, а психи творят чудеса почище йогов. Помню мальчика, который не знал усталости. Скажешь ему, чтоб отжимался, - отжимается от пола сто, двести раз подряд, потом потрогаешь мышцы - не напряжены, да и дыхание ровное. Видел больного, не чувствующего боли. Он мог положить руку на раскаленную плиту и только по запаху горелого мяса узнать об этом. В остальном он был совершенно нормален. В армии мой товарищ поднял полутонный сейф, упавший ему на ногу...