В углу обнаженно доминирует треснутый унитаз, совмещенный с умывальником по-тюремному: кран над унитазом и для мытья и для смыва. На окнах набор решеток. Первые - немецкие, обычных размеров. Вторые - с ячейкой размером со спичечный коробок. Это, видимо для того, чтобы зэк руку в них не просунул или нос, хотя смотреть не на что: тюрьма в форме замкнутого квадрата, окна выходят во внутренний дворик. Третья преграда на окнах - жалюзи из ржавого листового железа.

Проще было бы вовсе замуровать окна, но по инструкции окна должны быть. А уж как они оформлены, какие на них украшения - дело вкуса тюремной администрации.

И сидели в этой камере-палате действительно больные люди, туберкулезники, двое из которых - тяжелые, с кровохарканьем. Люди, для которых свежий воздух, нормальное питание, солнце важны не меньше, чем лекарство.

И я там сидел, думая о болотах. В заключении я постоянно попадал в вонючую трясину, карабкался, хватался за кочку, а кочка оказывалась обманной, прыгающей. Прекрасные поляны с сочной зеленью таили в себе гнойные и глубокие ловушки, а на немногих полусухих островках сидели такие же, как я, и зорко ворочали головами, чтоб не залез чужой. Со временем их все равно спихивали подросшие в ряске головастики, садились на их место и начинали жрать, покрываясь ржаво-зеленой окраской высокомерия, пока их, в свою очередь, не спихивали в жижу болота.

Наверное, на заре нашей Земли, когда многочисленные ящеры лазили между гигантскими хвощами, существовало такая форма взаимоотношений живых существ. Только зубы щелкали, да животы урчали, переваривая друг друга.

Тут, меня кольнуло: Маша?! Я привстал, хрипло позвал сестру. Сестра появилась на удивление быстро. Она объяснила, что в больницу меня доставили по вызову из дома, что палата платная (вот, почему я лежу один), тут все по высшему классу (интересно, кто же и сколько за меня внес?), что за ребенка волноваться я не должен, по моей просьбе матери дали телеграмму в тот же день, потом звонили - все в порядке, мать прилетела.
– И девочка ваша звонит каждый день, беспокоится, спрашивает, когда можно навестить?
– добавила сестра, так умильно улыбаясь, что я понял - Маша отдала рвачам - врачам все мои деньги.

Впрочем, через несколько дней я перестал жалеть эти деньги. Здоровье возвращалось так быстро, будто меня потчевали живой водой. Вот когда я осознал истинную разницу между совдеповской (бесплатной) и буржуазной (платной) медициной.

Несколько раз приходила Маша. Я уговорил обслуживающий персонал не пускать ее ко мне, мотивируя опасностью заражения. Мамашу Машину я принял, попросил подыскать на должность няни кого-нибудь другого. Я не хотел возвращаться в Машин мир, не желал зависеть от привязанности к чужому ребенку.

Вместе со здоровьем ко мне вернулась тревога за будущее. Размякнув в псевдосемье, я как-то упустил из виду, что охота на меня не прекращалась. Я знал, что по моему следу пущены гончие псы - оперативники уголовки, что воры, прикрывавшие Красноярскую гостиницу, так же меня ищут. Был еще Седой, личность странная, непонятного мне цвета, но, безусловно, опасная. Какая была связь между Маневиным и Седым понять я не мог, что делало ситуацию еще более опасной. Непонятное всегда опасней понятного.

Расхаживая по палате я напряженно думал, где достать денег на первое время после выписки из больницы?

Я вспомнил свою киргизскую аферу "советского" периода.

Во Фрунзе я бывал часто и очень любил этот спокойный, зеленый город. Но тогда я въехал туда не отдыхать, а работать. С собой у меня были необходимые бланки с печатями, имелся четкий план действий.

Остановился в гостинице ВДНХ за городом. Полностью оплатил четырехместный номер-других там не было, -- купил в ближайшем магазине канцтоваров пару листов ватмана, зеленую и красную гуашь, плакатные перья. Вечером я, уподобившись Остапу Бендеру, занялся художеством.

"Хотите иметь вагон древесины? В бревнах или досках? Если хотите-зайдите в сельсовет. И договоритесь с семьей о трехмесячной отлучке. Подробности при собеседовании с представителем леспромхоза".

Эти объявления я на другой день расклеил в ближайшем поселке. Сам зашел в сельсовет, представился вербовщиком леспромхоза из г. Игарка Красноярского края. Лет пятнадцать назад судьба занесла меня в эти края, с тех пор у меня хранилось несколько бланков с печатями этого леспромхоза. (Никогда не упускаю возможности прихватить какой-нибудь чистый бланк с печатью - печать на советского человека действует магически: он при виде её доверчиво раскрывает кошелек). Сейчас они пригодились.

Вскоре в сельсовет потянулись желающие. С лесом в Киргизии всегда были трудности, строительная древесина стоит дорого, да и достать ее сложно. Мои же условия были очень просты: три месяца работы в леспромхозе по самым высоким заполярным ставкам, а потом можете выписывать вагон кругляка или пилёнки. Отправить по железной дороге поможем. Работа несложная, хоть и тяжелая: в леспромхозе на верхнем или нижнем складах, на распиловке, на валке леса.

По дороге в Киргизию я трое суток бухал в поезде. И, видимо, еще не полностью очухался. Деятельность леспромхозов была мне хорошо известна - практику я проходил в зонах, но как-то совсем выскочило из головы, что вокруг Игарки - тундра, которая мало подходит для лесозаготовок, и что железную дорогу туда никогда не прокладывали. Леспромхоз, впрочем, в Игарке был. Небольшой. Там сортировали экспортную древесину перед загрузкой на суда в порту.