– Ну, я тебя слушаю, – продолжал холодно мой отец. Но я по-прежнему ничего не отвечала. Что я могла ответить? Что я ненавижу Систему, сковавшую наш мир? Что я не хочу жить в этой суете, среди этого мерзкого человечества? Что я чувствую себя птицей, запертой в клетке, что я ненавижу людскую жизнь?

Слишком сильна моя боль, чтобы говорить об этом человеку, который, я знаю, не поймёт меня. Да даже если допустить хоть малую вероятность, что он поймёт… всё равно слишком велик страх быть непонятой. И уж точно он проклянёт меня, когда поймёт, что мои идеи – это идеи Айона….

– Я жду ответа, Ева Магдалена Ремингтон, – отец не оставлял меня в покое, но я просто не могла ничего из себя выдавить. Просто не могла.

Отец нахмурился и отступил от меня на шаг.

– Значит, так, – сказал он строго. – Всю неделю ты будешь заниматься, ты у меня носа не поднимешь от учебника. Начинаешь прямо сейчас. Никуда ты у меня не пойдёшь, ни к друзьям, ни на какие-то там праздники или вечеринки. И попросишь у всех учителей прощения за своё поведение.

И отец вытащил учебник по геометрии, бросил его мне на колени и вышел из комнаты.

Я же перевела взгляд на окно. Из груди против воли рвался какой-то странный, истерический смех. Я ощущала горькую боль, злую иронию, странную радость….

Домашний арест… никуда ни с кем не пойду… ничего не смог придумать интереснее? Мой отец совсем не знает меня! Иначе бы заметил, что последнее время я выхожу из дома только, чтобы дойти до школы! Как глупо! Как смешно!

Я кинула взгляд на учебник. Даже один его вид вызвал у меня настоящий приступ боли, ощущение оков Системы, и я отшвырнула учебник подальше, в самый далёкий угол комнаты. Смех не отпускал меня, меня всю трясло в приступе. Я любила отца… любила так, что он знал, что может заставить меня делать, всё, что угодно, но он никогда не злоупотреблял этим. А теперь….

Да, я знаю, с обычной, привычной точки зрения он абсолютно прав. Заставить подчиняться школьным правилам нерадивую дочку – обязанность всех родителей.

Но я была чужой. Чужой для всей Системы.

И я знала, что как бы я ни любила отца, он не заставит меня подчиняться. Это просто против моей сути, против огня, сжигающего душу. Я просто физически не могу заниматься.

Через полчаса отец снова пришёл ко мне. Учебник, лежащий в углу и дочь, трясущаяся в приступе хохота на окне явно его не обрадовали.

И он сделал то, чего раньше никогда не делал.

Он схватил меня за волосы и стащил с подоконника, силой усадив за письменный стол. Затем поднял из угла учебник, бросил передо мной и дал мне такой подзатыльник, что я ткнулась носом в раскрытую страницу.

– Сейчас же заниматься, я сказал! – вскричал отец.

Но дело в том, что чтобы он ни делал, я не чувствовала страха. Я была в таком истерическом состоянии, что просто была не способна его чувствовать. И ничто на свете не могло заставить меня подчиняться… как бы на меня ни давили, чтобы со мной ни делали, я бы всё равно не стала поступать так, как они хотят… просто не стала бы….

И я, вскричав что-то нечленораздельное, вырвала несколько первых попавшихся страниц из учебника, и разорвала их на куски.

И тогда отец ударил меня, влепил пощёчину со всей силы. Я ударилась виском об стол. Но даже это нисколько не произвело на меня впечатления, нисколько не подавило меня. Я дошла уже до своего предела. Я уже почти сошла с ума.

Я схватила со стола нож для резки бумаг, которым, пожалуй, вряд ли можно было действительно причинить вред. Но мой поступок и слова просто вогнали отца в шок… я вскочила на стол, выставив перед собой нож.

– Не подходи ко мне! – вскричала я почти в исступлении. – Или я убью тебя!

От неожиданности отец не мог пошевелиться, не мог сдвинутся с места. Я увидела, что дверь в мою комнату открылась. На пороге собрались все члены семьи: мама, близнецы, Хроно, Сателла, Эрик… должно быть, они услышали шум, вот и пришли. И их мой поступок тоже вогнал в шок.

Мама стояла бледная, почти неживая, прижав ладонь ко рту. Уверена, что у неё должен был вот-вот начаться приступ головной боли. Близнецы плакали, Эрик и Сателла просто замерли на месте, Хроно бормотал несвязанные слова:

– Ева… Ева… что ты делаешь… Ева….

И я бросила нож на стол и побежала прочь, едва не сбив с ног всех, кто замер на пороге моей комнаты. Я слышала, как отец кричал, чтобы я остановилась, но это лишь заставило меня бежать быстрее. Я больше не могла. Я перешла все пределы. И могла лишь поступать всем на зло.

Я выбежала на улицу, перебежала через дорогу, не обращая на гудки машин. Я не чувствовала даже своего обычного страха перед ними. Я забежала на подстриженный газон перед соседним домом и упала на колени. Жуткие, грозовые чувства владели мной.