— Сделай это, Лэйси. У нас премьера. Самый ответственный показ. А потом… Я обещаю, что ты не пожалеешь… Я дам тебе все, что смогу.

— Честно говоря, из приглашения в письме я ожидала, что мы участвовать в фильме, а не в спектакле будем… — Коротко выдохнула я.

— Сцена — моя жизнь и душа. Здесь я, как рыба в воде. Здесь мне намного более комфортно, нежели в кинематографе. И я даю тебе лучшее из того, что у меня есть. Пожалуйста, вдохни в завершение второго акта свою жизнь и душу, и ты это тоже почувствуешь… Почувствуешь, как театр заполняет тебя без остатка. Я знаю, что ты можешь, Лэйси… Знаю.

— Мне бы Вашу веру в мои силы… — Улыбка получилась вымученной, но я знала, что сделаю все от меня зависящее…

Шприц к вене… Блаженно выпускаю кольца дыма в потолок. Монолог. Мысли отчаянно кратки и до безобразия просты. Я лежу на возведенной из пластика и гипсокартона декорации, изображающей окно, и прогоняю заученные и затертые до дыр реплики. Затем поднимаюсь и шагаю с подоконника вниз, будто бы у меня девять жизней в запасе. Мат одного цвета с полом, и приземление происходит почти что безболезненно. А когда закрывается занавес, я слышу неприкрытый восторг, выплескивающийся овациями всего зала. Готова поклясться, что и мой солнечный гений аплодирует… Я никак не ожидала, что он вообще посмотрит в мою сторону… Бедная Леся Виноградова из Вымпела с разрушенной и никчемно-убогой жизнью, а теперь я слышу его овации и расцветаю изнутри порочными цветами моей безудержной любви и влечения к нему, которые толкали меня хорошенько отпраздновать премьеру с ним, водкой и текилой, а когда Ровер Ройс уже лыка вязать не будет…

— Успокойся, Виноградова. — Строго молвил внутренний голос. — Послезавтра тебе выдвигать обвинения против Максима в суде и обрекать мужа на пожизненное гниение в тюрьме. Технически ты скоро останешься вдовой. Неужели даже это не в состоянии утихомирить твое либидо?..

— Вот пусть Астафьев и гниет. Мне-то какое дело?.. — Так же мысленно огрызнулась я. — Сколько раз отец с сарказмом говорил мне, что я не переломлюсь, если не переведу очередную статейку. Так вот и Максим не переломится, если не попьет больше кофе из «Старбакса».

— А что насчет Андрюшки?..

Ответить мне было нечего, поэтому я позорно капитулировала пререкаться с подсознанием и отправилась смывать грим…

***

Мерный стук в дверь прервал мои размышления. Ройс… Выдохнув с протяжным стоном, я открываю дверь своего гостиничного номера. Он врывается внутрь во взведенном состоянии, азартно потряхивая газетой прямо возле моего носа. — Обзор Guardian, ты видела?.. Критики прочат постановке засветиться на Бродвее. Мы поедем в Нью-Йорк, всего через какие-то полтора года! Ты хоть понимаешь, что это значит?.. Ты без пяти минут восходящая звезда, Лэйси!

Не в силах сдержать поток нахлынувших эмоций, он кружит меня по комнате, и этот момент, когда его обнимает счастье своими крыльями, счастье удачи и благосклонных оценок, меня охватывает счастье иного характера.

— Пожалуйста. — Я зажимаю его лицо между ладоней. — Пожалуйста. Я так в этом нуждаюсь. Ты обещал… Я все сделала, как ты хотел. Пожалуйста…

Мои лихорадочные пальцы касаются его шеи, влезают под рубашку, и вот уже несколько пуговиц капитулирует перед лицом моей настойчивости. Я взведенная. Я вжимаюсь в него всем своим ледяным телом, которое сковывают волны жара. Это не просто желание телесного единения, которое я могла получить от кого угодно. Даже от Максима… Это то самое пресловутое сплетение тел при сплетении душ. Когда ты становишься единым целым с тем, кому отдала все, что имела, и посвятила жизнь. Дома меня считали порочной дрянью. Максим считал в точности, как и родители, за что и бил неоднократно. Но не похоть все эти годы толкала меня к нему, хоть внешне все и выглядело именно так, будто девушке по Фрейду чего-то не хватало. Толкало желание ощутить себя нераздельной, цельной, связанной с ним не только мозгом, сердцем и душой. Голод единения терзал и выматывал все эти годы, потому что единения с моим Богом на ментальном лишь уровне мне было недостаточно, а обретать это с кем-то другим казалось фальшивкой. Ведь нет на свете более ироничной шутки нежели дарить душу одному человеку, а жизнь и тело — другому. За чрезмерно тонкое чувствование мира я и стала изгоем в кругу своего общения. И плевать. Если все мое стремление к нему помогло мне оказаться в такой непосредственной пьянящей близости от него, как сейчас, значит, пережитые унижения того стоили. Стоило не меняться, чтобы сейчас ощущать его близость каждым изнывающим нервом в теле. Ах, далеко до неба, губы близки во мгле. Бог, не суди, ты не был женщиной на Земле…

— Я заехал за тобой, чтобы отвезти на суд. Лэйси, время… Неподходящее… — Пряча взгляд, он отводит мои руки от себя, и горькая и холодная боль напополам с обидой сковывают мне грудь.

— Я не привлекаю тебя, как женщина, так и скажи. Не надо жалеть убогую, тронувшуюся мозгом. Скажи, как есть… Я через такое проходила, что тебе и не снилось. Просто скажи правду… Не надо этих идиотских фраз про «не время» и «не место»… Не тяни меня за душу, Ровер. Я просто уйду… Если я для тебя — лишь лицо постановки, можем встречаться только, как деловые партнеры. Но тогда хватит этих взглядов, дающих надежды…

— Каких взглядов? Ты домыслила то, чего нет. — Он отстраняется, и уже настолько, что холод обнимает меня болью с головы до ног… — Мы опаздываем. Собирайся. Я лучше подожду в машине…

Он закрывает за собой дверь, а я открываю шкаф в поисках того, что можно было бы надеть, не позволяя слезам пошатнуть образ железной леди… Ведь только потому что это было для меня чем-то большим, чем случайная связь по пьяной лавочке, именно поэтому он и не желал мне этого давать… И закономерность хоть и была очевидной и благоразумной, но легче от этого все равно не становилось…

***

В зал суда мы заходим одновременно с заводимым в него Максимом. Глаза у Астафьева воспаленные, бешеные, и он не сводит с меня взгляда, которым хищники окидывают добычу прежде, чем разорвать ей горло. От страха, внезапно панически охватившего и накрывшего меня с головой, я дергаюсь за спину Ровера, но, поджав губы и окинув Максима взглядом, исполненным презрения, он крепко сжимает мою руку в своей. — Не смей прятаться или бояться. Этот ублюдок получит все, что заслуживает, а ты ни в чем не виновата.