Возликовавший было Полимед опять ударился в панику. Но тут его пугливо забегавший взгляд упал на овальный ободок ключа, торчащего в замке под обвивающей широкий низ крышки рельефной гирляндой.

"Ключ! Надо незаметно выбросить на дорогу ключ!.. Скажу, что он где-то выпал по дороге... Нет, это может показаться подозрительным... А что, если испортить ключ? Согнуть бороздки, чтоб замок не открывался? Да-да, так и надо сделать! Скорее!"

Подёргав за крышку и убедившись, что замок закрыт, Полимед вынул ключ и пригляделся к его тонкой ножке, заканчивавшейся узкой двусторонней пластинкой с тремя парами маленьких зубчиков различной ширины и длины на обоих концах. Пошарив глазами в поисках чего-нибудь тяжёлого, он остановил взгляд на лежащих возле открытого сундука двух увесистых замках. Аккуратно опустив крышку, он приставил ключик к его медному уголку и, примерившись, стукнул плоской стороной навесного замка по зубчикам. Лязг от удара прозвучал в закрытой кибитке, как удар грома. Успев пугливо опустить руки с ключом и замком за сундук, он сердито рявкнул на просунувшуюся было за полог тёмную от солнца и пыли рожу Дрома:

– Следи за дорогой, старый мерин! Со мной всё в порядке!.. И закрой получше полог!

Голова излишне любопытного кучера моментально исчезла. Полимед вставил ключ в замочную щель и попробовал открыть. К его досаде, ключ, хоть и с усилием, но повернулся. Провернув его обратно, купец опять поставил его зубчиками на угол сундука и нанёс три-четыре быстрых, коротких удара железным замком. На его счастье, грохот множества копыт и лязг оббитых железом колёсных ободов по каменистой дороге, а также покрывавшие кибитку толстые воловьи шкуры целиком заглушили скрежет ударов.

Вставив изувеченный ключ в замочную щель, Полимед вновь попытался его провернуть, но, как ни напрягал пальцы, замок не поддавался. Итак - дело сделано! Оставив испорченный ключ торчать в стенке ларца, купец закрыл на навесные замки свой сундук, повесил шнурок с ключами обратно на шею и упрятал их за пазуху. Затем он вытер нижним краем гиматия обильный пот со лба и полез на четвереньках из душного нутра кибитки к Дрому на облучок. До покрытого серой толпой скорбящих скифов, окутанного сизыми дымками множества костров огромного поля, между холмом Ситархи и большой дорогой, оставалось всего ничего - каких-то три-четыре стадия.

Дальше всё пошло для Полимеда без сучка и задоринки. Его страхи оказались напрасными: два других посла не проявили никакого интереса к содержимому ларца, доверенного ему Перисадом.

Когда до скифского стана осталось не больше стадия, послов остановил примчавшийся с сотней окровавленных воинов сын местного вождя. Расспросив кто они и для чего прибыли, он велел боспорцам оставаться на месте и ждать ответа царевичей, а сам, лихо развернув и рубанув плетью коня, умчался обратно.

Не прошло и четверти часа, как к ним прискакал уже сам вождь ситархов Агафирс с красным от сочащейся из скорбных порезов крови лицом и бородой, и от имени царевичей дозволил послам Перисада и знатным сатавкам приблизиться с прощальным поклоном к завершающему свой земной путь царю Скилуру, а кони, слуги и охранники пусть подождут их здесь.

Приказав феодосийцам и соматофилакам оставаться на месте, Лесподий спешился и передал повод коня и серебристый шлем с высоким алым султаном своему ординарцу. Его примеру последовал Оронтон. Сойдя с облучка, к ним присоединился третий посол, с посохом в левой руке и бережно завёрнутым в полу гиматия царским ларцом под мышкой правой. В сопровождении вождя Агафирса на тонконогом вороном мерине и его воинов, ехавших справа и слева от дороги, послы и пристроившиеся за ними, передав поводья коней слугам, три сотни знатных сатавков, желавших лично поднести царю Скилуру свои прощальные дары, чинно зашагали к скифскому стану. Некоторые сатавки в знак скорби сделали себе кровавые порезы на лицах, но большинство ограничились тем, что измазали лица кровью из проколотой левой ладони.

Высокая царская повозка, запряженная тремя парами откормленных чёрных златорогих быков, стояла на пригорке справа от дороги в широком кольце конных телохранителей-сайев. На некотором удалении от неё стояли кибитки цариц и царевен - дочерей и невесток Скилура, также в окружении неусыпной охраны.

Спешившись возле стана, Агафирс, к тайной радости Полимеда, сразу повёл боспорцев на поклон к царю и царице.

Погребальная царская колесница представляла собой нечто вроде шатра на широкой квадратной платформе с низкими резными бортиками, поставленной на четыре огромных, в рост человека, сплошных деревянных колеса, оббитых снаружи золотом в виде широких солнечных дисков с десятками коротких треугольных лучей, концами касавшихся медных ободов. На четырёх углах повозки были закреплены высокие резные стойки, обёрнутые золотой фольгой, на которых восседали, подняв над спинами тонкие крылья, золотые грифоны, зорко озиравшие окружающую местность круглыми рубиновыми зеницами. Соединённые наверху тонкими рейками, стойки поддерживали плоский верх шатра из драгоценной парчи малинового цвета, расшитой золотыми цветами, со свисающей по краям длинной золотой бахромой. Восемь тяжёлых парчовых пологов (по два на каждой стороне) были подвязаны внизу золотыми шнурами к стойкам, оставляя открытой для взглядов и свежего воздуха внутренность повозки.

Скилур лежал в центре повозки головой к передку на полинялой от давности, покрытой трещинами и проплешинами серой воловьей шкуре, расстеленной поверх покрывавшего дно повозки узорчатого красно-сине-зелёного ковра. Тело царя, покрытое толстым слоем воска и обложенное душистыми травами, было накрыто по самый подбородок всё той же золотой парчой. Голова его в сплошь обшитой золотыми бляшками остроконечной царской тиаре, покоилась на низкой чёрной подушке.

Справа у изголовья царя недвижимо сидела, подогнув под себя ноги, прикрытые синим, вытканным золотыми цветами сарафаном, старшая жена царя Аттала. Устало прикрыв коричневыми, без ресниц веками глаза, она больше походила на раскрашенную терракотовую статуэтку, чем на живого человека. Дряблую старушечью шею и плоскую грудь царицы покрывали пять-шесть рядов жемчужных и янтарных ожерелий и монист из золотых монет. Голову её венчал высокий убрус с широким плоским верхом, украшенный спереди четырьмя рядами рельефных золотых пластин, с ниспадающим на плечи и спину царицы белым, вытканным золотыми узорами покрывалом.

С другой стороны у царского изголовья сидела нарядно одетая пожилая служанка, отгоняя засохшей веткой полыни от жёлтого остроносого лица царя, с провалившимися в глубокие глазницы затворёнными глазами, и от воскового лика царицы назойливых мух.

Вокруг повозки и впряженных в неё могучих быков, лениво жевавших ячмень из подставленных к широким мордам деревянных бадеек, медленно ходили по кругу, вращая деревянными трещотками и металлическими погремушками, десятка два скифских жрецов в причудливых нарядах, сплошь обвешанных костяными и каменными оберегами, медными, бронзовыми и серебряными колокольцами, звоном отгоняя от царя и царицы злых духов. Такими же колокольцами, бубенцами и погремушками была обвешана снизу вся повозка, дышло и упряжь.