Вскоре после того как отпущенный Палаком гонец с двумя спутниками въехал в город и, пошатываясь от усталости и ударившего в голову вина, доложил Левкону и Лесподию о своей поездке, из Малых ворот выехали верхом с набитыми золотом и серебром седельными сумами двое хорошо известных в Скифии, в том числе и самому Палаку, купцов, сопровождаемых двумя десятками охранников. Когда все привезенные ими драгоценные вещи и монеты были тщательно проверены, взвешены и подсчитаны Дионисием в присутствии царя и его друзей, Палак с довольной улыбкой объявил, что с этой минуты у скифов с Феодосией мир, велел Кробилу налить феодосийским послам лучшего вина и выпил с ними за успешное окончание их торговой сделки. На заданный после того как все дружно осушили чаши одним из послов вопрос, когда царь выполнит свою часть сделки и покинет со своим войском феодосийскую хору, Палак, с не сходившей с влажных розовых губ благодушной улыбкой, посоветовал феодосийцам ещё немного потерпеть: сперва он должен дождаться обещанного золота и серебра от басилевса Перисада.

– Но вы можете быть спокойны: ни одна ваша усадьба, ни виноградник, ни защитная стена теперь не пострадают, - заверил Палак.

Вернувшись в город, купцы Токон и Нумерий сообщили о решении Палака встречавшим их возле Малых ворот Левкону, Лесподию и демиургам во главе с Хрисалиском. Реакция феодосийцев была вполне ожидаемой. Видя огорчение на их лицах и слыша разочарованные возгласы и подозрения, что коварные варвары их обманут, Левкон отвёл в сторону одного из декеархов своих телохранителей и вполголоса велел ему скакать к царю Палаку и сообщить ему, что брат басилевса Перисада Левкон предлагает свою голову в залог того, что оговоренное золото и серебро будет ему выплачено.

– Скажи Палаку, - тихо напутствовал своего посланца Левкон, - что я поеду с ним в Неаполь и останусь там его пленником, пока Перисад не пришлёт обещанный выкуп.

Через полчаса декеарх вернулся, разыскал царевича и доложил, что Палак принял его условие и клятвенно пообещал завтра поутру выступить со всем своим войском к Неаполю. После этого Левкон сообщил о принятом им решении Лесподию и Хрисалиску.

– Чтобы скорее спровадить отсюда скифов, я с удовольствием прогуляюсь в Неаполь, - сказал он, улыбаясь.
– Тем более что я никогда там не бывал. Заодно погляжу, как она укреплена. Может нам когда-нибудь ещё придётся её штурмовать.

– Хорошо, поезжай, - согласился Лесподий.
– Двое братьев Палака останутся здесь заложниками твоей безопасности.

Левкон покачал головой в знак несогласия.

– Мы обещали отпустить их после того, как скифское войско покинет хору, и обязаны сдержать слово.

– Ладно, - согласился Лесподий.
– Как только наши воины займут северную стену, я отпущу Эминака, а Марепсемис останется у нас в гостях до твоего возвращения, и поверь, наши рабыни не дадут ему скучать.

– Нет, Лесподий, ты отпустишь обоих. Клятва есть клятва... И не бойся за меня: я сразу понял, что Палак не меньше нашего хочет покончить с этой войной. Поэтому, я уверен, что в Неаполе меня ждёт самый радушный приём.

– Дай-то бог, - вздохнул молча слушавший их спор Хрисалиск.

– Будь по-твоему, отпущу обоих, - с явной неохотой пообещал Лесподий и заговорил о другом.
– А когда мне отпускать островитян?

– Дождись моего гонца. После того как Палак распустит войско по домам, я постараюсь уведомить тебя. Если в течение пяти дней от меня не будет вестей, значит что-то пошло не так, и островитянам лучше задержаться в Феодосии. Надо бы сегодня пригласить хилиархов и гекатонтархов на прощальный ужин. Я сам с ними поговорю...

Наутро, едва взошло солнце, царевич Левкон, сменивший военный доспех на шерстяные скифские штаны, длиннополый кафтан, широкий дорожный паллий вишнёвого цвета с золотой оторочкой, подбитые заячьим мехом зимние скифики и утеплённый мехом выдры тёмно-коричневый башлык, крепко обнявшись и облобызавшись на прощанье с провожавшими его Хрисалиском, Лесподием, Делиадом, Фадием и Мосхионом, выехал из Малых ворот в сопровождении всё того же декеарха Биона и десятка соматофилаков, также как следует утеплившихся перед поездкой в холодную скифскую степь.

Палак как раз подкреплялся в компании друзей остатками вчерашнего ужина, когда ждавший во дворе Левкона глашатай Зариак доложил о его приезде. Окинув радостно заблестевшим взглядом варварский (за исключением плаща) наряд боспорского царевича, Палак раздвинул губы в дружеской улыбке и приказал освободить место на чепраке напротив себя для дорогого гостя. От предложения подкрепиться с ними на дорожку, Левкон вежливо отказался, сказав, что только что плотно позавтракал, а выпить за встречу (золотая чаша - вчерашний подарок Палака, - как и полагается, висела у него на поясе рядом с коротким широким мечом и узким клиновидным кинжалом в серебряных ножнах) согласился, лишь если вино в его чаше будет наполовину разбавлено водой. Весело гоготнув, Палак велел принести боспорскому царевичу воду.

Тем временем Зариак с помощниками разъехались по раскинувшемуся в клерах от города до Столовой горы и северной стены скифскому стану, приказывая именем царя тысячникам сайев и вождям племён седлать коней в поход.

Четверть часа спустя Палак тронулся шагом со двора на рослом снежно-белом мерине, нога в ногу с ехавшим справа на сером в яблоках красавце-коне дядей Иненсимеем и державшемся слева боспорским царевичем Левконом на гладкой янтарно-золотой кобыле. На корпус впереди вёз тяжёлый царский бунчук Тинкас с двумя охранниками по бокам, а позади выстроились по шестеро в ряд коленом к колену царские друзья и главные слуги. За ними двинулась в путь отборная сотня телохранителей царя, со свисающими со спин на крупы коней лохматыми белыми бурками, среди которых нашлось место и для десятка левконовых соматофилаков в ярко-красных плащах, затем - шесть кибиток с имуществом царя и его друзей и рядовые царские слуги, потом ещё две сотни сайев.