Шрифт:
какая-то парообразная смесь различных минералов из глубины земли.
— Я ничего не слышу, – пожаловалась Мэг.
— Шум от распиливания справа, – сказал я ей. – Слева плохой запах.
— Я, пожалуй, выберу плохой запах.
— Конечно, ты его выберешь.
Мэг наградила меня своим коронным пренебрежительным фырканьем, затем заковыляла влево,
потянув меня за собой. Золотая нить, обвязанная вокруг моей ноги, начинала натирать. Я мог
чувствовать пульс артерии в бедре Мэг, что нарушало мой собственный ритм. Всякий раз, когда
я нервничал (что происходит не часто), мне нравилось напевать песни про себя: обычно Болеро
Равеля или древнегреческую “Song of Seikilos” (Песня Сейкилоса). Из-за пульса Мэг мне в
голову приходила только одна песня "Chicken Dance" (аналог. Танец маленьких утят). Что не
успокаивало.
Мы продвигались вперёд. Запах вулканических испарений усиливался. Мой пульс терял свой
идеальный ритм. Сердце стучало в груди с каждым ко, ко, ко из Chicken Dance. Я боялся, что
знал, где мы находимся. Я доказывал себе, что это невозможно. Мы не могли пройти половину
земного шара. Но это же Лабиринт. Здесь, внизу, расстояния не имеют значения. Лабиринт знает,
как использовать слабые места своих жертв. Хуже того, у него было ужасное чувство юмора.
— Я вижу свет! – сказала Мэг.
Она была права. Абсолютная темнота начала сменяться полутьмой. Впереди тоннель
заканчивался, сливаясь с узкой, продольной пропастью, похожей на жерло вулкана.
Это выглядело так, будто громадная лапа полоснула по коридору, оставив большую рану в земле.
Я видел существ с такими большими лапами в Тартаре. Не хотел бы я встретить их снова.
— Мы должны вернуться, – сказал я.
— Это глупо, – сказала Мэг. – Не видишь золотое свечение? Яблоко где-то здесь!
Всё, что я видел – это закрученные шлейфы пепла и газа.
– Свечение может быть лавой, – сказал я. – Или радиацией. Или парой глаз. Горящие глаза не
сулят ничего хорошего.
— Это яблоко, – настаивала Мэг. – Я чувствую запах яблок.
— С каких это пор у тебя хорошее обоняние?
Мэг двинулась вперёд, не давая другого шанса, кроме как пойти за ней. Для маленькой девочки
она вела себя слишком по-командирски. В конце тоннеля мы оказались на узком выступе.
Ближайшая стена была в десяти футах от нас, глубина расщелины казалась бесконечной. Где-то в
ста футах над нами располагалось неровное отверстие, открывающееся в большую камеру.
Болезненно холодный кубик льда, казалось, скатился по моему горлу. Я никогда не видел это
место снизу, но я точно знал, где мы находимся. Мы стояли на омфале – в центре античного
мира.
— Ты дрожишь, – сказала Мэг.
Я попытался закрыть ей рот рукой, но она укусила её.
— Не трогай меня, – заворчала она.
— Пожалуйста, соблюдай тишину.
— Почему?
— Потому что над нами... – мой голос сорвался. – Дельфы. Покои Оракула.
Нос Мэг вздрогнул, как у кролика.
— Это невозможно.
— Нет, это так, – прошептал я. – И если это Дельфы, то, значит...
Над нашими головами раздалось такое громкое шипение, будто весь океан ударился о сковороду
и образовал массивное облако пара. Выступ затрещал. Посыпалась галька. Наверху чудовищное
тело скользнуло по трещине, полностью закрывая отверстие. Запах сброшенной змеиной кожи
опалял мне ноздри.
— Пифон, – в этот раз мой голос был даже выше, чем у Мэг. – Он здесь.
Глава 18
И Зверь зовёт нас
Меня тут нет. Прячемся
Но где? В мусоре
БЫЛ ЛИ Я КОГДА-ЛИБО ТАК НАПУГАН?
Возможно, когда Тифон яростно проносился по земле, раскидывая перед собой богов. Возможно,
когда Гея спустила с цепи своих гигантов, чтобы свергнуть Олимп. Или, может, когда увидел
Ареса голышом в раздевалке. Этого достаточно, чтобы заставить мои волосы побелеть на целый
век. Но тогда я был богом. Теперь же я стал мелким, слабым смертным, свернувшимся