Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения
вернуться

Шефнер Вадим Сергеевич
Шрифт:

Беседа с другом редактором

Говорят: пора на мыло, Седина — не благодать... Друг, вот если б можно было Жизнь мою переиздать! Я отвел бы больше места Для пиров и для побед, Напрочь вытравив из текста Огорченья прошлых лет. Всей судьбы своей зигзаги Вытянув в прямую нить, Наяву и на бумаге Заново б я начал жить! Друг редактор мне ответил: «Самому себе не лги! Ты высказыванья эти Для глупцов прибереги. Грусть и радость своенравны — Это знают мудрецы; Грусть и радость равноправны, Словно сестры-близнецы. Утвердясь в душе бессрочно, Перевесив груз невзгод, Счастье наше, как нарочно, Счастьем быть перестает. Пой бесхитростные песни, Плачь и радуйся с людьми И судьбы неравновесье С благодарностью пойми. Ибо, как ты там ни прыгай, Но для каждого из нас Жизнь — загадочная книга — Издается только раз».

Городская элегия

Пусть мысль моя покажется нелепой. Брел мимо кладбища — и ясно стало мне, Что там, среди его крестов и склепов, Старуха смерть отсутствует вполне. Что делать ей средь этой тишины, Где все концы с концами сведены, Что взять ей с тех, кого она взяла, — Не здесь она ведет свои дела. По улицам она и по больницам рыщет — Среди живых она добычу ищет.

Последний наставник

Я сменил шесть наставников-десятилетий, И теперь начинаю о них сожалеть я: Это были совсем неплохие ребята — Голодранцы, бродяги, трудолюбцы, солдаты... А последний наставник домовитый такой, деловитый, Осторожный такой, будто сделанный из динамита; Он, скупец, все глядит на часы, Он дни, как червонцы, считает; Он мне шепчет, что только для стран и народов Вековечная Вечность течет по спирали, Но для человека под старость Изгибается время по кругу, Как змея, — чтобы хвост свой ужалить.

«С годами краса наша тает...»

* * *
С годами краса наша тает, С годами — греши не греши — Морщинится и выцветает Лицо — этикетка души. Душа не стареет, умнеет, В бессмертие рвется она, — Но вечною быть не умеет, Телесным законам верна. О тело, непрочный контейнер, Конструкторский брак бытия! Ты станешь компостом для терний, Щепоткою пепла... А я? Душе моей снятся дороги, Не хочет она на покой, — Но груз погибает в итоге Из-за упаковки плохой.

Открытая ночь

А. А. Михайлову

Этот хутор литовский В стороне от шоссе Не простой, не таковский, Не как прочие все. Этот хутор литовский На озерной косе Предстает мне в чертовской, Марсианской красе. Ночью гляну с крыльца я — Чудеса предо мной Возникают, мерцая Над седой пеленой. Там — не дивные горы, Не таинственный скит И не ангельский кворум У прибрежных ракит, — Там конструкции странной Кто-то строит мосты Из теней, из тумана, Из цветной темноты; Там нездешние зданья Кем-то возведены Из росы и молчанья, Из осколков луны. ...Может, мир необычен В самой сути своей, А в Галактике нынче Ночь открытых дверей? Может, кто-то ответа Ждет на давнюю весть? Может, то, чего нету, — Тоже все-таки есть?

«Макромир мне непонятен...»

* * *
Макромир мне непонятен, Стыну у его дверей, — Он почти невероятен В необъятности своей. В микромир бы мне пробраться, В мир незримых величин, В край, где корни коренятся Всех последствий и причин; В царство малых измерений Вникнуть, где на миллион Действенных микромгновений Миг обычный расщеплен; В государство дробных чисел И неведомых чудес, От которых мы зависим Более, чем от небес...

Размышления о стихах

Стихи — не пряник, и не кнут, И не учебное пособие; Они не сеют и не жнут — У них задание особое. Они от нас не ждут даров, Открещиваются заранее От шумных торжищ и пиров, От хищного преуспевания. Милее им в простом быту, Почти неслышно и невидимо, Жить, подтверждая красоту Всего, что вроде бы обыденно. Но в громовые времена, Где каждый миг остер, как лезвие, На помощь нам идет она — Великодушная поэзия. Где пули свищут у виска, Где стены и надежды рушатся, Припомнившаяся строка В усталых пробуждает мужество. ...Тоска, разлука ли, болезнь — Что ни творится, что ни деется, — Пока стихи на свете есть, Нам есть еще на что надеяться.

Милость художника

На старинной остзейской гравюре Жизнь минувшая отражена: Копьеносец стоит в карауле, И принцесса глядит из окна. И слуга молодой и веселый В торбу корм подсыпает коню, И сидят на мешках мукомолы, И король примеряет броню. Это все происходит на фоне, Где скелеты ведут хоровод, Где художник заранее понял, Что никто от беды не уйдет. Там, на заднем убийственном плане, Тащит черт короля-мертвеца, И, крутясь, вырывается пламя Из готических окон дворца, И по древу ползет, как по стеблю, Исполинский червец гробовой, И с небес, расшибаясь о землю, Боги сыпятся — им не впервой. Там смешение быта и бреда, Там в обнимку — чума и война; Пивоварам, ландскнехтам, поэтам — Всем капут, и каюк, и хана. ...А мальчишка глядит на подснежник, Позабыв про пустую суму, И с лицом исхудалым и нежным Поселянка склонилась к нему. Средь кончин и печалей несметных, Средь горящих дворцов и лачуг Лишь они безусловно бессмертны И не втиснуты в дьявольский круг.