– Ну, блин, тебя не дозовешься, – сказал Лузгин, поднимаясь из кресла. Навстречу ему по проходу шел в развалку улыбающийся летчик; растопырив руки, обнял Лузгина и даже приподнял слегка, потряхивая. – А я-то думал, что ты все еще в Анголе.

– Закончили с Анголой! – весело ответствовал пилот.

– А ты, я смотрю, похудел, мозоль пропала. – Последовал тычок по животу, и Лузгин замахнулся ответно, потом разжал пальцы и обнял пилота за шею.

– Знакомьтесь, Виктор Александрович, – сказал Лузгин, освобождая командира из захвата, – великий наш летун Анисимов, борец за правду и просто хороший человек.

– Как был ты болтуном, – сказал пилот, – так и остался, Вова. Пойдем, там впереди два места есть.

– Да я вообще не в этом салоне лечу.

– Какая разница! Я все же командир...

– По расписанию прибудем? – спросил Виктор Александрович ради соучастия.

Пилот глянул по сторонам, наклонился к нему и сказал, снизив голос:

– Нам передали: порт закрыт, очень сильный дождь с боковым ветром. Сейчас решаем, где садиться – в Тюмени или в Свердловске.

– Вот же черт! – вздохнул Слесаренко. – Ну что за невезенье. Теперь будем валандаться...

Пилот развел руками и помотал стриженой под ежик черепастой головой: мол, ничего не поделаешь.

– Ты погоди, командир. – Лузгин схватил его за галстук, покачнувшись. – Брось ты эти фокусы, я тебя знаю, ты же всепогодный. Кончай ты эту ерунду для малолетних, у тебя же друзья на борту.

– Ну, тем более, – сказал пилот. – Друзьями рисковать...

– Кончай ты, а? – Лузгин подергал коротко за галстук. – Покажи класс, Максимыч, доставь друзей по назначению. Свяжись там, наболтай чего-нибудь...

– Болтать – по твоей части, Вова, – усмехнулся пилот. – Ну, тогда посиди, я сейчас....

Лузгин подтолкнул его в спину и упал на кресло от отдач и.

– Сделает, – произнес он, для пущей уверенности выпятив нижнюю губу. – Это мой друг.

– Я понял, – сказал Слесаренко.

– У него был конфликт с начальством в авиаотряде, я ему тогда крепко помог, две передачи сделал про него.

– Я понял, – повторил поспешно Виктор Александрович.

– Но он все равно потом со всеми разругался и ушел в загранку, летал в Анголе на Ан-12, его даже сбили один раз, ну, эти, из «Унита», им американцы «стингеры» продали, я читал...

– Я тоже читал, – сказал Слесаренко. И это было правдой. Он вспомнил прошлогодние сообщения в газетах и даже репортаж по телевизору: толстый самолет, запутавшийся в джунглях, и уцелевший экипаж на первом плане, а за ними негры с автоматами; и еще там говорили про деньги, что наши мужики рискуют головой за тысячу долларов в месяц, возят оружие и всякий левый груз для воюющих негров, а сами воздушные негры и есть, вот позорище...

– Ну, что я говорил! – сказал Лузгин. Виктор Александрович поднял глаза и увидел пилота Анисимова, тот показывал им большой палец и приглашающе кивал на пустой ряд передних кресел. – Пересядем?

– Спасибо, нет. А вы идите.

Сказано было неловко, словно он выпроваживал Лузгина, избавляясь от его настырного присутствия, но тот лишь хмыкнул и ушел, перехватывая ладонями изголовья сидений. Виктор Александрович отвернулся к окну, где в пронзительном сиянии невидимого солнца отползал назад бугристый слой тяжелых плотных облаков. Он был доволен, что прилетит на место и без опоздания, но уязвляла мысль: не потому, что есть на то серьезные причины, а из лузгинской прихоти и лётного пижонства; один когда-то разругался по начальству, другой об этом рассказал, вот так и задружились, с пустяка, небось и пили вместе – Лузгин без этого не может, и вот теперь сто человек в огромном самолете стали заложниками приятельской смычки двух, судя по всему, довольно легкомысленных людей, будут рисковать жизнями во время посадки, и ладно бы по делу – рожал бы кто или опасно заболел. И если бы он, Слесаренко, которому на самом деле н ад о , сам попросил пилота о посадке, тот и слушать его бы не стал и вообще бы не вышел к нему из кабины. И вот сидят там, впереди, и стюардесса им носит и носит, кто же будет сажать самолет, если пьют, а то сейчас еще Лузгин попросится в кабину порулить, и точно: встали и пошли, даже не посмотрели в его сторону, ну и хрен с ними, есть дела и мысли поважнее, а насчет посадки – да сядем как-нибудь.

Снижались долго, на разные лады ревели в облаках, за окном не видно было ни черта, и вдруг как-то враз провалились к земле, угрожающе близкой, и плюхнулись на полосу, самолет затрясло от реверсной тяги, из кабины с гордым видом явился Лузгин, что-то нес насчет посадки под критическим углом, но Виктор Александрович уже видел в окне замедляющего пробежку самолета, как от здания аэровокзала стартовали им вдогонку две черные, мокро блестевшие машины.

Подали трап, из кабины гуськом заспешили пилоты, Анисимов притормозил и попрощался с Виктором Александровичем за руку, посмотрел на него с уважительным интересом – наверное, Лузгин наболтал в полете всякого. Выход был сзади, за креслами, и оттуда раздался голос Лузгина:

– Виктор Саныч, нас встречают.

Слесаренко поднялся из кресла, прихватив портфель и плащ, и увидел, что все стоят и смотрят на него, ждут, когда начальник выйдет первым. Он грузно заворочался с плащом, не попадая в рукава, и стюардесса помогла ему с улыбкой и даже расправила замятый воротник. Виктор Александрович сказал в сердцах: «Спасибо» и «До свидания», – протиснулся между людьми в тамбур выходного люка. Лузгин уже бежал вниз по ступенькам, прикрывши голову портфелем, а на верхней траповой площадке стоял серьезный Федоров с огромным зонтом в руке.