– Вас устроит сегодня вечером у меня в номере?

– Или же у меня, – немедленно переиначил следователь. – Живем-то, благо, по соседству.

Виктор Александрович равнодушно повел плечами и потом спросил с ехидным изумлением:

– И как я вас раньше ни разу не встретил?

– А я здесь раньше и не жил, – в тон подыграл собеседнику Евгений Евгеньевич.

Слесаренко наставил на него палец пистолетом, и следователь в карикатурном испуге прикрыл лицо тетрадкой ресторанного меню.

Дождь перестал, на улице пахло арбузом. Поднимаясь по ступенькам крыльца городской мэрии и далее шагая вверх по лестнице с ковром, Виктор Александрович снова ощутил, как в гостиничном номере, прилив домашней теплоты и жалости к безнадежному провинциальному ханжеству казенного убранства помещений и почему-то нахмурился, и таким вот надутым прошел мимо встречных к себе в кабинет, где пахло стылым дымом и пряной вонью маскировочно разбрызганного дезодоранта, а в его кресле развалился Кротов и что-то буркал в трубку телефона. «Работу имитирует, паршивец», – подумал Слесаренко, остановился посреди ковра и так стоял, заложивши руки за спину. Кротов бросил трубку и полез из-за стола с видом уставшего в шахте стахановца.

– Ну, Виксаныч, вы у нас теперь звезда!

– Не понял, – процедил Слесаренко, касаясь ладони заместителя.

– Вчера по «энтэвэ» вас показывали...

– Когда? Мы все смотрели – не было, – машинально сказал Слесаренко.

– Показали в полночь, в новостях. Ну, в Москве было два, вы уже спали, наверное.

– Что показал и-то? – не удержался от постыдного вопроса Виктор Александрович.

– Репортаж с вашей пресс-конференции в Думе.

– Ну... и как?

– Са-а-лидно! – со вкусом выговорил Кротов. – Впаа-лне на уровне. Хоть сейчас в президенты.

«Издеваешься, да? – нехорошо подумал Слесаренко.

– Ну, давай, еще посмотрим...» – И вслух спросил: – Большой был репортаж?

Минуты три. Для «энтэвэ» это целый телефильм, они время зазря не расходуют. Да мы записали с эфира, есть на кассете, вечером посмотрим и отпразднуем.

– Отпразднуем, – сказал Виктор Александрович. – Приглашайте людей, Сергей Витальевич.

Я думал, мы вначале... – распоряжающимся голосом начал заместитель, но Слесаренко обошел его и бросил на ходу, прицеливаясь в кресло:

– Надо ли? Потом еще раз повторять для всех. Давайте-ка сразу, четко и по-деловому.

– А также целиком и полностью, – воспроизвел Кротов былую присказку партийных резолюций.

Виктор Александрович никак не ответил на реплику, поерзал в кресле, как бы приминая его снова под себя, слегка потрогал на столе предметы, прикидывая, куда он поставит маленькую фотографию семьи в красивой рамочке на ножке – решил еще в Москве, отметив в думских кабинетах, и произнес уже с нажимом:

– Давайте. Время, время!..

Когда расселись и перестали скрипеть и двигать стульями и бормотать недовершенное в приемной, Слесаренко еще помолчал в хмурой задумчивости, потом сказал, глядя в окно:

– С чего начнем, коллеги? С хорошего или плохого?

– С хорошего, – за всех ответил Федоров.

– Тогда позвольте коротко доложить вам о поездке...

Он стал рассказывать про Германию, про деловые встречи в Бонне, Дюссельдорфе, Берлине и Кёльне – приятно было видеть, как на лицах аппаратчиков нарастала слой за слоем уважительная любознательность, – особо подчеркнув про Дюссельдорф, где их принимали в компании «Рургаз», у которой пошли нелады с «Газпромом»; здесь можно поиграть и выиграть; про закон о разделе продукции и благожелательную реакцию немецкой стороны, и тамошнее недовольство срывом нефтяных поставок по договору о бартере – на этом тоже можно поиграть, если сговориться с «Севернефтегазом»: публично ссориться, а действ звать заспинно сообща, здесь Вайнберг обещал полную поддержку, но и мы со своей стороны... Его слушали с интересом, многозначительно переглядываясь в нужных местах рассказа, Федоров и Соляник непрерывно и быстро писали о чем-то в, своих больших блокнотах, и эго понравилось Виктору Александровичу: молодцы, улавливают главное, я же им не о туристической поездке докладываю; и только Кротов сидел с отсутствующим видом и думал что-то личное, отдельное, или просто собирался с мыслями перед докладом в свой черед.

Виктор Александрович закончил про Германию и перешел к думским встречам. И снова кивали, глядели с солидарным одобрением – похоже, читали и видели все, и Слесаренко чувствовал, как сквозь кожу воспитанной скромности проступают, просачиваются крупные капли самодовольного, заслуженного пота от справедливо признанных трудов, и в этом не было и нет ничего оскорбительного ни для него, ни для них, а есть взаимное и ясное понимание масштаба совершенного руководителем, его, руководителя, возросший уровень и авторитет, что значимо опять же отнюдь не само по себе, а в смысле сугубо практическом, ибо человеку известному и вхожему (теперь) будет легче решать жизненно важные для города вопросы даже в самых высоких инстанциях; так что же этого стыдиться? Напротив: следует развить успех, упрочить связи и, главное, не медлить и не затеряться, там все меняется и память коротка.

– Прошу учесть, – сказал он в заключение, – что все эти договоренности имели место до отставки правительства. Как поведет себя новый премьер...

– Какой же он новый! – презрительно вымолвил Кротов.

– Вы имеете в виду Черномырдина? Его не утвердят. Вчера в Госдуме я получил на этот счет совершенно четкие заверения.

– И кто же тогда? – спросил Федоров.

– Данных нет, – ответил Слесаренко. – Впрочем, хватит про Москву. Давайте-ка о нашем, Сергей Витальевич. Как вы тут без меня нахозяйничали.