Шрифт:
— Что мне ему сказать?
— Скажите, что она только что вернулась из Парижа. Я уверен, это возбудит его интерес. И покажите ему её фотографию.
— А насчёт Мартина?
— Что ж, естественно, я буду держать его в курсе, но я бы предпочёл, чтобы вы сообщали только мне.
— На случай, если дело развалится у нас на глазах, верно?
— Пожалуйста, послушайте меня. Это пустяк, пять минут наедине с Крамером. Вы просто скажите ему, что есть женщина, которая может представлять некоторый интерес, и предложите ему поговорить с ней. И всё.
— А затем?
— Затем вам нет необходимости даже вспоминать, о чём мы говорили.
Он после этого видел её повсюду. Он видел её в толпе на прибрежной полосе, в окнах проходящих лимузинов. Он видел её внизу, когда стоял на винтовой лестнице, и выше себя, в окнах многоэтажного дома. Она стала призраком в каждой пустой комнате. Она сделалась его миром.
Хотя досье Данбара содержит только косвенные упоминания о соглашении с Эмилем Фаустом, не представляет труда реконструировать то, что произошло. Дело было устроено без труда. Через неделю после возвращения в Голландию Фауст, двойной агент, просто подошёл к Карлу Г. Крамеру и предложил завербовать танцовщицу по имени Маргарета Зелле в помощь германской разведке. Естественно, Фауст снабдил Крамера фотографиями — включая один из тех ранних этюдов «ню», которые произвели такой шум перед войной.
Глава двадцать первая
Крамер появился в пятницу днём. Он предварительно письменно известил её о своём прибытии, но Зелле забыла. Её дом на гаагской Ньюве Ютлег вновь переживал ремонт, арматура не установлена, водопроводная система ненадёжна. Ещё не прибыла из Парижа мебель, так что Крамера пришлось встречать в столовой.
Его впустила служанка, Анна Лентьенс. Зелле наверху бранилась с плотником и даже не слышала звонка в дверь. Приняв Крамера по ошибке за подрядчика, она чуть не отправила Анну Лентьенс показать ему подвал, где стены крошились от протёкшей воды.
Он представлял собой тот тип мужчин, которых женщины называют элегантными. Впервые он посетил Голландию 2 ноября 1914 года с Германской официальной информационной службой. Родом из Бремена, он сформировал свои связи с секретным миром будучи уже немолодым человеком; его использовали по большей части, когда надо было заткнуть дыру в противодействии усилиям союзников в Нидерландах. Однако он быстро сориентировался, и его подход к Зелле был образцовым.
Он начал с банальности, сказав, что однажды имел великое удовольствие наблюдать за её танцами в Вене. Затем он немного рассказал о себе и о своей миссии, описывая свои обязанности по связям с общественностью и пропаганде исторических германских идеалов. Наконец, он сказал, что он очень оценил бы, если бы она рассказала ему о своих парижских впечатлениях.
Чай — благоухающий просторами Гималаев, где он был выращен, — оказался сервированным прежде, чем она смогла ответить.
Из этой комнаты хорошо был виден канал, и она всегда находила это зрелище умиротворяющим, особенно днём, когда по белой дорожке дети возвращались из монастыря.
Он сказал:
— Вам, должно быть, очень удобно находиться дома после Парижа?
Она разломила печенье пополам, но не стала есть.
— Удобно?
— Быть вдалеке от войны.
Она улыбнулась, встретившись с ним глазами.
— Но я не имею отношения к войне, герр Крамер.
— Нет, конечно нет...
Из комнаты над ними раздались тяжёлые шаги, затем ритмичный стук молотка. Она покачала головой:
— Боюсь, вот это становится моей войной, это — и водопровод.
Он посмотрел на голые побелённые стены, на эркеры и на угловую лестницу:
— Тем не менее это прелестный старый дом. Вы планируете остаться надолго?
Она пожала плечами:
— Полагаю, это зависит от вас.
— От меня?
— Это вы и ваши люди устроили войну... и соответственно испортили мне карьеру.
— Но это нечестно, мадам. В ответе не только мы. Англия тоже, вы знаете.
Она выглядела неожиданно серьёзной.
— Ваши люди отобрали мой багаж, который я очень хотела бы вернуть себе.
Он опустил свою чашку:
— О, значит, мы перешли к сути дела. Я пришёл сюда сегодня, предвкушая приятную беседу о Париже, в то время как вы, оказывается, намереваетесь подать жалобу.
— Багаж конфисковали агенты вашего правительства в прошлом августе. Повторные письма не принесли результата.
Он улыбнулся:
— Я боюсь, это не совсем в моей компетенции.
— Тогда я предлагаю, чтобы вы сделали это своей компетенцией, потому что одни мои меха стоят по меньшей мере пятьдесят тысяч франков. А там ещё драгоценности.
Руки Крамера были длинными и тонкими, с безукоризненными ногтями.
— Я посмотрю, что смогу сделать, — сказал он. — Война обычно усложняет подобные дела...
— Ну, знаете, французы никогда бы не позволили, чтобы случилось что-то подобное.