— Это не визит вежливости.

Она провела пальцами по штукатурке.

— Я тоже так не думаю.

— Мы знаем, что вы уезжаете во Францию, и мы...

— В Париж, герр Крамер. Я еду в Париж.

— Очень хорошо, вы уезжаете в Париж, и нам бы хотелось, чтобы вы сослужили нам некую службу.

Она улыбнулась, не в силах сдерживаться:

— О, я понимаю. Мы возвращаемся к вашей шпионской деятельности.

— Я готов предложить двадцать тысяч франков. Двадцать тысяч франков в качестве первоначального гонорара, последующего по предоставлении приемлемого материала.

Она повернулась к камину, к голой стене:

— Как вы узнали, что я получила паспорт?

— Это наша профессия — следить за подобными вещами. Пожалуйста, поймите, я не предлагаю вам сделать нечто непорядочное. Просто вы — женщина, имеющая доступ к определённым людям, которые...

— Но это уже мои дела, и они также требуют секретности. Нет, я действительно считаю, подобное не следует обсуждать.

Он присел на ручку софы, будто для того, чтобы собраться с мыслями.

— На самом деле — совсем небольшое дело — необходимо просто держать ухо востро.

— Но всего не услышишь, герр Крамер. Кроме того... вы так и не смогли вернуть мой багаж.

— Багаж?

— Мои меха. Вы должны были вытребовать мои меха у вашего правительства. Я даже не знаю, о чём нам говорить.

Она, понял Крамер, вполне серьёзна. Он подошёл к ней, рискнув положить руку ей на плечо.

— Не рассмотрите ли, по крайней мере, моё предложение... как один профессионал — предложение другого профессионала?

Она заколебалась, наблюдая, как его рука скользнула к её горлу, чтобы обвести горловину платья.

— Очень хорошо, герр Крамер, я рассмотрю его.

И в известном смысле она сдержала своё слово. Позднее она объяснила, что провела ночь с бутылкой сладкого шерри, вновь изучая бесполезную корреспонденцию из Берлина относительно её мехов: «...Меха стоили мне по крайней мере двадцать тысяч франков, так что в конце концов я решила получить от этих германцев как можно больше денег, что было бы справедливым обменом». От той ночи сохранилась ещё копия записки Крамеру с приказанием принести деньги и необычайно искреннее письмо к дочери о мужчинах, которые верят, что понимают женщину, но на деле не понимают ничего... мужчинах, которые никогда не дадут тебе ничего ценного, только то, что ты научишься брать сама.

Итак, она уехала в Париж с двадцатью тысячами франков и тремя пузырьками симпатических чернил, которыми, по настоянию Крамера, она должна была пользоваться, когда будет писать ему. Как только корабль вышел из гавани, она размахнулась и швырнула пузырьки в воду и вернулась к своей всё ещё недочитанной книге «Братья Карамазовы», по-прежнему используя старую визитную карточку Крамера в качестве закладки. И на короткое время она почувствовала себя вполне счастливой и свободной... Но, по крайней мере, несколько французских и британских агентов уже ожидали её прибытия.

Она теперь — оторвавшийся лист, позднее сказал Грей, пловец, затянутый ужасным течением. Она стремилась жить только сиюминутными удовольствиями... кроме того, она потеряла любовь её жизни, дочь. Некоторым французским и британским офицерам, завербованным неофициально либо Данбаром, либо Ладу, приказано было наблюдать за ней, в то время как другим велели стать частью её жизни.

Первым, кто приблизился к ней, оказался молодой английский капитан Том Меррик. Высокий, грациозный, с тёмными волосами и серо-голубыми глазами, он встретил её в баре «Гранд-отеля».

К тому времени она отложила Достоевского и вернулась к мрачным сказкам времён своей юности, проведённой на Востоке... особенно к легенде о Черной Дурге, Богине Страсти. Часам к десяти, ощутив беспокойство, она отложила книгу и прошла в бар, находящийся рядом с рестораном. Меррик ожидал за столом в глубине зала, наблюдая за входящими в зеркало.

Он начал с того, что представился другом Вадима де Маслоффа, затем сказал, что видел однажды в Мадриде как она танцует. Он слегка прихрамывал — реймский трофей. Глаза у него были спокойными и тёплыми.

Они сначала поговорили о Вадиме де Маслоффе по тому, что он был единственной общей темой. А продолжили разговор уже о войне и ране Меррика. На самом деле Меррик никогда не встречал русского фотографа и получил всю информацию о нём от Данбара. Но рана была настоящей. Они разговаривали и пили шампанское до самого закрытия, потом вернулись в её комнату, прихватив с собой бутылку белого вина.

Он не спал с ней в ту первую ночь. И во вторую. И в третью. Но продолжал приходить каждый вечер с подарками, оплаченными британской разведкой. Он был добр с ней по-особому, что напоминало ей Грея. А если принять во внимание войну и её личные неприятности то станет понятным, что она просто обрадовалась новом; мужчине в своей жизни.