И мы выходили гулять дотемна.

Она много говорила, но не затем, чтоб попусту болтать, как некоторые.

Натали стала моим просветителем.

Несмотря на долгие годы запойного чтения, я многого не знал.

Что самые классные конфеты – это «Грильяж», только у нас они не продаются; надо ехать в Москву, или Ленинград, да и там не сразу найдёшь.

А самый вкусный бутерброд – на хлеб с маслом положить нарезанные кружками помидор и варёное яйцо. Хлеб, конечно же, чёрный.

А Луи Армстронг – певец с самым хриплым голосом в мире.

И это по её наводке я взял в библиотеке Клуба книжку стихов Вознесенского. Я там и раньше её видел, но проходил мимо за то, что стихи.

Так вот что значит – настоящие стихи!

Но больше, чем для восполнения образовательных пробелов, она нужна была мне ради тех мгновений, когда я умлевал.

Например, мы шли в кино на Мир и она позволила взять её руку.

О! Этого не передать!

Я ощутил нежную кожу её предплечья, потому что на ней было летнее платье, а руку её я ухватил вокруг бицепса.

Хотя какие у девушек бицепсы?

Я пребывал в полном улёте, начиная от железнодорожного моста над проспектом и почти до самой площади.

Потом она мне объяснила, что правильнее когда девушка сама берёт тебя под руку.

И дальше мы шли как она показала. Тоже приятно, хотя перед этим …

И тут я получил удар шаровой молнии – на ходу, в разговоре, она полуобернулась ко мне и – О! – её большая тугая правая грудь прильнула к моему предплечью.

Блаженство до потери пульса.

Так что мне было о чём думать возле печей Овощной базы, меняя аккорды на недостававшей, но найденной клёпке.

Узревшему свет истины трудно не скатиться в просветительство.

Я попытался поделиться приобретённым знанием с сестрой.

Мы шли по Литейной в сторону Клуба и она сказала:

– А давай-ка я возьму брата под кренделя!– и взяла меня под руку.

– Слушай, мал'a, – сказал я, потому что мы с братом, а за нами и наши друзья редко звали её по имени, а только «мал'a», или «рыжая».

– Я могу научить тебя приёмчику, что любой парень враз будет твой.

– Да, ну?– сказала мне сестра.– Это так, что ли?

И она полуобернулась ко мне на ходу, прикоснувшись грудью к моему предплечью.

Какая беспросветная наивность! Вообразил, будто я хоть что-то могу узнать раньше своей проныры сестры!

Мне пришлось извиняться и мы хохотали чуть не до самого Клуба: какой я самонадеянный лопух.

Но счастье не бывает бесконечным; в один из вечеров между Базаром и Путепроводом к нам с Натали подошёл парень и мы остановились для разговора.

Вернее, разговаривали они, потому что из одной школы, а я только стоял рядом.

На нём была классная рубаха, я таких ещё не видел – красные и зелёные полосы шириной как на пижамах.

Пижам у меня тоже никогда не было, но в кино-то показывают.

Он рассказывал в какой из московских вузов его примут, ведь у него дядя – дипломат и всех знает, а после вступительных дядя зовёт поехать с ним на Чёрное море на дядиной «волге», чтоб молодой племянник служил наживкой для съёма девочек.

Потом они сказали друг другу «пока» и мы разошлись, но у Натали явно испортилось настроение.

Возле своей хаты она мне рассказала, что уже встречалась с одним парнем. Однажды вечером они ехали в пустом автобусе. Он оглянулся на кондукторшу и сказал:

– Кондуктор – не человек,– и поцеловал Натали.

И тогда у меня тоже испортилось настроение, ведь понятно же, что они целовались и без кондукторши тоже.

Я подумал, что это, наверно, как раз тот самый красно-зелёный хлюст, но спрашивать не стал.

В тот вечер я шагал от Суворова на Нежинскую навеки придавленный горем.

Насколько житель Конотопа преуспевает в жизни определить несложно – достаточно узнать: имеет ли он домик на Сейму?

Вверх по течению от пляжного Залива, метров на пятьсот ближе к железнодорожному мосту, длинная затока вдаётся в чащу ивняка.

В конце неё, на белом песке между гибких ив, стоят домики товарищества «Присеймовье». Десятка три, а может и все пять.

Правда, «домики» это громко сказано – просто сбитые из доски-вагонки будки с жестяными крышами.