Когда нам надоело заниматься резьбой по дереву, а в чёрных сиденьях наших табуретов белели глубокие шрамы: Beatles и Rolling Stones, мы огляделись вокруг – чем бы ещё заняться?

Наивность, конечно, беспредельная – чем ты можешь заняться на уроке в десятом классе?

Практически, нечем.

И вот тут на нас нашло и поехало – так мы начали писать стихи.

Преобильнейшее стихоизвержение. В различных формах и жанрах.

На переменах мы показывали друзьям свои творения.

Смеялись сами, и они хохотали не подозревая, что вирус стихоплётства разрушает оболочку и их иммунной системы…

Многие начали пробовать свои рифмовальные данные.

Даже Чуба чего-то там наэпиграммил.

Но неоспоримые корифеи этого дела восседали, разумеется, за последним столом.

Остаётся лишь радоваться, что эпидемия миновала без летальных исходов.

( … если бы те разрозненные, выдранные из тетрадок листки собрать воедино, получился бы сборник начинающих пиитов.

Пылился бы на полках, мечтая: что придёт черёд…

Вряд ли кто-то из моих одноклассников помнит о той повальной рифмо-эпидемии.

Вряд ли кто-нибудь узнал бы даже собственные строки. Да и зачем?

Конечная цель – ничто. Главный кайф в делании.

Хотя мне и теперь не стыдно за ту пространную элегию, что начиналась:

И я уйду когда-нибудь в разбойники -

Трудом свой хлеб насущный добывать.

Я днём всё буду спать,

Холодный борщ дожёвывать,

А в третью смену стану я прохожих обирать…

Потом, конечно, меня застрелят, потому что элегия это грустный жанр, и, валяясь в придорожном бурьяне:

я не смогу понять главой хладеющей -

Зачем понадобилось убивать?

Ведь пистолет носил я деревянный

И людям всегда «здрасьте!» говорил,

А брал лишь три копейки для трамвая

И, извинившись, тихо уходил…

Много воды утекло в Варанд'e с тех пор и, как сказал классик с брегов Невы, по кличке Обезьян:

Иных уж нет, а я – далече…

Это я, типа, покрасовался тут тебе своей причастностью к эрудиции, но надо признать, что мне не чужд также и сволочизм.

Есть вещи, о которых и вспоминать не хочется, не то что рассказывать.

Однако, выставлять себя всесторонне хорошим глупо и нечестно.

Я – не хороший, я – разный …)

Стало быть, финал КВН мы в том году проиграли команде из престижной одиннадцатой школы.

В приветствии мы вытащили на сцену макет корабля; точно такой же, как пару месяцев до нас вытаскивали в КВН на Центральном телевидении. И шутки наши пошутили там же за два месяца до нас.

Одиннадцатая школа вышла в чёрных цилиндрах из плотной бумаги, которые в конце приветствия они подарили нашей команде. Шуток у них вовсе не было, но зато и в краже не обвинишь.

Мне цилиндра не досталось. Их капитан подарил свой жюри и сказал, что теперь дело в шляпе.

После поражения, когда наша команда редеющей группой шла по ночному Посёлку, расходясь по домам без щитов, но при цилиндрах, мне стало обидно, что у меня такого нет.

До нашей школы дошли только Валя Писанко и я. И тут я коварно попросил у Вали её цилиндр, якобы просто примерить.

Она доверчиво дала, а я, нахлобучив его себе на голову, убежал вдоль по Нежинской, зная, что ей в другую сторону.

Она не гналась за мной, а лишь кричала вслед:

– Сергей! Отдай! Так нечестно!

Я знал, что нечестно, но не вернулся и не отдал.

Зачем?

На следующее утро в сарае, где я спал, мне на него и смотреть было тошно. Кусок ватмана извозюканный чёрной гуашью. Награбленное добро.

( … так что, я – разный, и подлости мне не занимать …)

Вот и минули десять лет. Долго ль, коротко ль они тянулись не могу судить, так как десять лет спустя это был уже другой я.