Прощай, сладчайшая Натали.

Ах, кабы на цветы, да не морозы…

В конце февраля, год спустя после того, как я сказал маме, что согласен на операцию, мне пришлось лечь под нож.

Давши слово – держись.

С вечера и всё ночь у меня резко болел живот, а вызванная утром «скорая» определила у меня аппендикс, который нужно удалить пока не поздно.

До машины я дошёл сам, но там пришлось лечь в низкие брезентовые носилки, что стояли на полу.

Мама тоже хотела поехать, но по Нежинской шла её знакомая, которая опаздывала на работу и мама уступила ей своё место в тесной «скорой».

Она всегда говорила, что Юлия Семёновна очень хороший юридический консультант.

В городской больнице меня тоже поленились выносить носилками, пришлось подыматься на второй этаж самому и, переодевшись в больничный халат, самому же идти в операционную.

Там мне помогли лечь на стол и широкими ремнями привязали к нему мои руки и ноги.

На высокую рамку поверх лица набросили белую простынь, чтоб я не видел, что они там вытворяют.

Позади моей головы стояла санитарка, которую я тоже не мог видеть и задавала всякие отвлекающие вопросы. Они служили вместо наркоза, потому что мне сделали только местную анестезию шприцем в живот.

Обезболивание сработало. Я чувствовал и понимал, что это они там меня режут, но воспринималось всё это так, словно режут неснятые брюки.

Только под конец несколько раз было больно. Я даже застонал сквозь зубы, но санитарка над головой начала говорить какой я молодец, и что она ещё не видела таких терпеливых.

Пришлось заткнуться и дотерпливать молча.

Но до койки в длинном коридоре у меня всё-таки отвезли на каталке.

Через пару дней мне принесли записку от Влади.

Он писал, что его не пропускают, что наш класс придёт меня проведать, когда мне разрешат вставать и чтоб я поскорей выписывался, а то Чуба оборзел и прыгает на него как мазандаранский тигр.

Мне тогда ещё не позволяли напрягаться и рекомендовали сдерживать кашель, чтоб швы не разошлись. Но разве тут удержишься?

«Чуба маза…» – и я втыкался лицом в подушку – сдержать подкатывающийся хохот – «..ндаранский тигр»! Хха! Хха! Ой, больно. Сука ты, Владя!

«тигр Чуба мазанда…» Хха! Хха! Аж до слёз… Хха!

Через десять дней меня выписали, а ещё через неделю я пришёл в больницу, чтоб мне выдернули нитки швов из живота и дали справку об освобождении от физкультуры на один месяц.

Кстати, почерк у Влади – чемпион по неразборчивости.

Когда он сдавал на проверку письменные сочинения, учительница литературы размашисто перечёркивала их крест-накрест красными чернилами.

Порой он сам не знал что понаписывал и звал меня на помощь.

Я был экспертом и третейским судьёй в его криптографических диспутах с Зоей Ильиничной:

– Вот посмотрите, это у него «е» такая, а вот тут это уже «а».

– Какая «е», какая «а»? Это же всё просто «галочки»!

– Да, точно, но у этой вот «галочки» хвостик длиннее. Видите?

У меня с отцом состоялся трудный разговор.

Он сказал, чтоб я постригся – хожу патлатый, как непонятно что. На работе его вызывал к себе замполит.

Рембаза ремонтирует не простые вертолёты, а военные и потому там есть замполит в высоком офицерском чине, как и остальные начальники.

Замполит приказал отцу, чтоб его сын в таком виде больше не ходил по городу.

Конечно, я мечтал о длинных, как у битлов, волосах.

До них мне было далеко, но и мои уже начинали доставать до верха лопаток на спине. Если хорошенько запрокинуть голову назад.

На недавнем КВН я с выключенным микрофоном в руках, типа, пел под запись Дина Рида «Иерихон», охлёстывая волосами своё лицо.

Вот и дохлестался.

Откуда бы тот замполит узнал, что я сын рабочего Рембазы, если б ему не доложили? Мало что ли битлаков по городу шастает?

Я недолго перечил отцу, ведь я сидел на его шее, а замполит грозился увольнением.

Весной в школе распространилась инфекция.

Она особенно свирепствовала в нашем классе. Тут сосредоточились наиболее острые формы проявления и основные её разносчики.

Мы с Владей сидели за последним столом – в кабинете химии вместо парт стояли столы и табуреты. В центре квадратного сиденья каждого табурета имелась прорезь, чтобы, просунув туда кисть руки, мог отнести его в нужном направлении.