Во-о-от

Идёт

Наш третий

Взвод…

Сидя над листом бумаги, я вертел ручку в пальцах и подбирал в уме слова, подгонял их так и эдак.

И бытовка вокруг меня, и запах хэбэ от моей гимнастёрки, и стёртая сапогом до крови кожа правой ступни отошли на второй план. Я был в самовольной отлучке из армии.

Да, мы разучили и спели её.

В конце дня выдалась минута покурить в беседке и вокруг неё.

Мимо проходил старшина четвёртой роты – мужик лет сорока с добродушно круглым лицом и шаровидным пузом.

Он остановился спросить откуда мы призывались.

Наверное, ему нечего было делать до отъезда в город – в пять часов старшин, прапорщиков, и офицеров, а также две пары женщин из бухгалтерии при штабе части, отвозили в Ставрополь. Из офицерского состава в отряде оставался лишь дежурный по части.

Один из нас, по имени Ваня, видя гуманное расположение старшего по званию, заискивающе улыбнулся и спросил:

– Товарищ старшина, а меня могут за это комиссовать?

Он набычился и упёр указательный палец в широкий шрам на своём темени, окружённый щетиной обритых волос.

– Чё, нашёл чем от армии закосить? – сказал старшина. – А х'yй ты угадал!

И он отечески-увещевательно хлопнул Ваню по спине широкой ладонью.

От звучного шлепка Ваня прогнулся в обратную сторону и болезненно скривил рот:

– Ой!

Солдаты с готовностью засмеялись шутке старшины.

А тактические занятия мне даже понравились.

Все три взвода «учебки» построили в одну колонну и вывели за территорию части.

Сержанты объяснили, что «вспышка» – это ядерный взрыв и нужно залечь головой в его направлении.

Последовала команда «бегом марш!» и, когда вся колонна перешла на нестройную рысцу, один из сержантов крикнул:

– Вспышка справа!

С оживлёнными вскриками мы вразнобой повалились на траву. Это повторилось несколько раз.

( … когда мы стали «дедами» и мои сопризывники вспоминали эти «вспышка слева!», «вспышка справа!» как одно из мытарств «молодой» службы, я их не понимал.

Не понимаю и до сих пор. Бегать по летнему полю, кувыркаться в зелёной траве, когда есть на то силы и охота – это ж в кайф!

Как молоды мы были,

Как молоды мы были …)

После неустанной и напряжённой четырёхдневной учёбы мы приняли военную присягу и стали частью вооружённых сил Союза Советских Социалистических Республик.

Нет, никакого автоматического, либо какого-нибудь иного оружия нам при этом не выдавали.

Мы по очереди выходили к столу на асфальтной дорожке, брали листок с текстом присяги, зачитывали его, клали обратно, ставили свою подпись в другом листке – где укажет лейтенант – и возвращались в строй; лицом к длинной стене барака из белого силикатного кирпича в кладке «на ребро».

Позади стола, лицом к нам, стояли два офицера.

Если у кого-то из присягающих не ладилось с чтением, то к нему не очень-то и придирались – лишь бы кончил поскорей да поставил свою закорючку на бумаге.

Напоследок лейтенант спросил нет ли у кого-нибудь из нас медицинского образования.

После общей небольшой заминки из строя вышел молодой солдат и сказал, что он помогал фельдшеру в медпункте своего села.

Его оставили служить в четвёртой роте, как и трёх профессиональных водителей из нашего призыва.

( … сколько раз в последующие два года я крыл себя многоэтажными выражениями, что не сделал два шага вперёд – объявить о трёх годах подготовки к поступлению в медицинский институт на отделение нейрохирургии!..)

Потом нам зачитали кому где служить.

Я попал в первую роту – роту каменщиков.

Вторая и третья – штукатуры. Четвёртая – шофера и всякое там ещё.

Нас отвели в казармы соответствующих рот и представили командиров наших отделений. Те указали свободные койки в кубриках пустой казармы, потому что личный состав роты в это время дня трудится на строительных объектах в городе.

В природе нет ничего более отвратительного по своему звучанию, чем команда дневального «рота! подъём!»