Читальный зал пустеет задолго до полуночи, и зал с телевизором тоже, если только не передают международный матч по футболу или премьеру телефильма с Андреем Мироновым.

Все мои сожители по комнате-пеналу четверокурсники.

Федор Величко из глубинного села на просторах нэньки-Украины.

Его волосы, прямо торчащие над прямым лбом, чем-то напоминают соломенную крышу сарая на тихом хуторе.

Саша Остролуцкий воспитывался в детском доме, но собирается жениться на дочери профессора Соколова из Москвы. Ни с дочерью, ни с самим профессором никто, кроме него, не знаком.

Он невысок ростом, как и Фёдор, но пощуплее.

Любимое занятие Остролуцкого – ходить в гости по комнатам девушек на этаже и пить там чай со сладостями. У него прямые светлые волосы, длинноватый нос и репутация Казановы.

В чайных походах Сашу иногда сопровождает Марк Новоселицкий из Киева.

У Марка широкое лицо, сосульки чёрных волос до широких стёкол очков и непременная усмешечка под редковатыми усиками. Он самый упитанный в комнате.

Светочке Хавкиной, первокурснице из Чернигова, Марк и Саша заплатили за чаепитие чёрной неблагодарностью.

Выпили и, рассевшись на покрывала девушкиных коек, принялись осуждать и хаять этих нехороших людей – евреев.

Света, миловидная чернокудрая дочь одного из колен Израилевых, менялась в лице на каждое из их антисемитских замечаний, но терпела молча.

Потом она два дня места себе не находила, пока Илюша Липес, третьекурсник с бакенбардами как на пушкинских автопортретах, не объяснил ей, что эти неблагодарные свиньи на самом деле и сами евреи.

Четвёртый четверокурсник, Яша Демьянко из Полтавы, живёт где-то в городе на квартире, но почти ежевечерне навещает однокурсников.

Мы играем в «дурака». Яша самый сильный игрок и ростом он выше всех.

У него длинное прибалтийское лицо в обрамлении длинных кудрей. Он, как и Фёдор, разговаривает исключительно и только на украинской мове.

Остальные общаются на русском, но все мы отлично понимаем друг друга.

Ещё в нашу комнату приходит четверокурсница Света из Нежина.

Она официальная невеста Марка, их родители уже тоже знакомы.

В карты она не играет, садится исключительно на койку Марка и держит его в ежовых рукавицах:

– Что такое, Марик? Я не поняла!

– Ну, Светик, ну, я только…– виновато опустив глаза под стёклами очков, начинает оправдываться провинившийся, пока остальные игроки не начнут возмущаться, чтоб он не тянул уже с ходом.

Потом он провожает её домой, возвращается и, когда в комнатах отключат свет, приводит свою однокурсницу Катраниху.

Минуты две они молча поскрипывают на его койке и расходятся.

И это правильно, потому что завтра снова день учёбы и занятий.

У Катранихи широкая натура, она очень гостеприимна.

Когда в Киеве один урка грабанул республиканский Дом моды и решил залечь на дно, то заехал электричкой аж до Нежина и неделю ночевал в её комнате.

Всех её сожительниц по комнате он каждый вечер водил в оба нежинские ресторана.

В конце недели уголовный розыск, по следам импортных тканей, которые урка пытался толкнуть на базаре, поднялся на третий этаж нашего общежития.

Оперативников было двое, один из них достал чёрный пистолет и постучал в дверь комнаты Катранихи, но от урки уже и след простыл.

Взяли его только через месяц в Мариуполе.

Во всяком случае, так рассказывал оперативник с пистолетом своей жене, тоже четверокурснице англофака.

Один раз Катраниха пригласила меня в кинотеатр им. Ленинского Комсомола, метров за двести от столовой, напротив озера в Графском парке.

Мы посмотрели фильм «Зорро» с Аленом Делоном.

Ну, не знаю, но, по-моему, сцена финального фехтования, чересчур затянута.

Вобщем, зря она потратила на меня столько времени, я не мог смотреть на неё как на женщину, зная, что это девушка моего сожителя по пеналу.

Какой-то я, всё-таки, старомодный.

Когда я стал студентом, то даже и не помышлял о нарушении супружеской верности.

Целую неделю.

А потом где-то на этаже нашлась незанятая комната, а к ней нашёлся ключ, а к ним моя однокурсница – Ирина из Бахмача.

В той комнате мы провели с ней ночь до самого рассвета.

Она оказалась стойкой приверженицей тактильных утех и не ниже резинки.

Опять! За что?!

Не спорю – грудь у неё пышная, но с диковинными сосками; мне никогда не попадались столь миниатюрные, как головка английской булавки, но утешаться всю ночь напролёт одним лишь бюстом занятие монотонное.