Не замполиты горшки обжигают.

Переписать текст на бумагу из штаба я попросил отца, поскольку у его почерка более офицерский вид.

Он написал мне мою характеристику, но чуть замялся, когда дошло до подписи:

– А если поймают?

Я заверил, что комбат и сам не распознаёт своей подписи по причине хронически прохудившейся памяти.

Долг платежом красен и, за доблестный труд в то лето, мой отец поставил вполне полковничью подпись рядом с печатью в/ч 41769.

Поступать я отправился не в Киев, а, по совету матери, в нежинский пединститут на факультет английского языка.

До Нежина всего два часа электричкой, а педагогичность заведения меня не слишком отпугивала, главное – я смогу читать на английском.

На время вступительных экзаменов мне, как абитуриенту, выделили место в общежитии на главной площади города, с видом на белую статую Ленина и здание горком+райком партии у него за спиной.

От площади до института одна остановка автобусом, но пешком быстрее.

Английский факультет располагался на третьем этаже Старого корпуса, построенного ещё во времена декабристов графом Разумовским и уже тогда ставшего учебным заведением, в котором учился Гоголь. За это заведению навеки присвоили имя Н. В. Гоголя.

Мне понравилась короткая аллея мощных берёз перед высоким крыльцом Старого корпуса, и большие белые колонны несущие его фронтон, гулкие широкие коридоры с паркетом и высокие аудитории. Понравился и декан факультета – Антонюк.

Наверное, за то, что он не стал особо придираться к моим хромым познаниям.

Вряд ли бы это сошло мне с рук, знай он, что деда моего звали Иосифом, а тестя Абрамом.

Декан Антонюк являл собой тип воинствующего антисемита.

В расписании занятий всех четырёх курсов факультета и висевшей рядом с ним факультетской стенгазете, Антонюк украдкой, тёмными вечерами перечёркивал яростным карандашом фамилии преподавателей еврейской национальности.

Типа, юный подпольщик в борьбе gegen Anzeigen оккупационных властей третьего рейха.

Но Александр Близнюк, один из преподавателей-евреев, недремный, как гестапо, выследил Антонюка и поймал с поличным, за что тот и лишился должности.

Однако, это случилось позднее.

На вступительных экзаменах сочинение по русскому я написал на твёрдую четвёрку.

В сущности, оно являлось недоказуемым плагиатом – изложением той памятной отповеди, что накатала мне красными чернилами учительница языка и литературы конотопской средней школы номер тринадцать, Зоя Ильинична.

А на устном экзамене мне и вовсе повезло – попался билет с образом князя Андрея из романа «Война и мир».

Правда, экзаменатор попытался посадить меня дополнительным вопросом:

– Расскажите какое-нибудь стихотворение советского поэта, любого.

Вопрос, как говорится, ниже пояса, но я вовремя вспомнил, что Есенин тоже какое-то время жил при Советской власти и завёлся читать с ресторанным подвывом:

Клён ты мой опавший,

Клён заледенелый…

На втором куплете он сдался и я получил проходной балл.

В промежутке между экзаменами я купил пару воздушных шаров для Леночки.

В торговой сети Конотопа они появлялись редко, а мне не нравилось, что помимо пары кукол её любимой игрушкой оставался чемодан, который она вытаскивала из спальни на середину кухни и объявляла:

– Плачь, баба! Дед, плачь! Лена на БАМ едет!

В ту пору в программе теленовостей «Время» каждый вечер и уже который год показывали трудовые успехи на прокладке железнодорожного пути Байкало-Амурской магистрали.

Приезжай ко мне на БАМ,

Я тебе на рельсах дам…

 Мне не нравилось, что ребёнок растёт чересчур заполитизированным, и вспоминалось как на Объекте мы любили играть воздушными шариками.

И вот, валяясь вечером на койке в общежитии, я курил, а дым папиросы уплывал к потолку и, от нечего делать, натолкнул меня на мысль о проведении эксперимента по физике.

Своим поведением этот дым ещё раз доказывает, что он легче воздуха, следовательно, наполненный им воздушный шарик должен взлететь. Остаётся только решить техническую проблему – как засунуть в шарик дым?